– Жень, – Богдан положил ладонь на женские горячие руки, борясь с неистовым, почти нечеловеческим желанием выдать в податливый рот. Как героиновый наркоман не мог слезть после первой дозы, отказать себе. – Женя! – наконец удалось стряхнуть наваждение, сосредоточиться на разрумянившемся женском лице, суметь отодвинуться на несколько сантиметров, перехватить настойчивые движения.
Он не был сумасшедшим, чтобы отказываться от минета. От такого минета, который готова сделать Женя – тем более. Чёртового, почти мифического, горлового. Но, сраный ад, они уже проходили это. Сумасшедшее дежавю!
– Женя! – он бесцеремонно дернул Крош на себя. Поймал, чтобы не ушиблась, прижал к себе, удержал пальцами лицо, заставил смотреть в глаза. Похоть заволакивала мозг, особенно когда взгляд падал на приоткрытый, влажный рот и слезящиеся глаза.
– Евгения?! – Женька застыла на окрик, уставилась на Богдана, как перепуганный светом фар ёжик, или Крош. – Жень, что происходит?
– Я бы могла…
– Я знаю, что бы ты могла, – отрезал он, интонационно выделяя «что». – У тебя месячные?
– Нет, – буркнула Крош, вдруг покраснев. Твою мать, институтка нашлась! – Ты против?
– С ума сошла? Покажи мне мужика, который против, чтобы ему как следует отсосали. Я хочу понять, почему второй раз ты настаиваешь на орале? Если тебе нравится – отлично. Я в твоём полном распоряжении в любое время суток, только задницей чувствую, дело не в твоём адовом желании заглатывать по самые яйца.
– Ну…
– Ну? – он не выдержал бесконечного молчания, окрашенного лишь женским смущённым громким сопением.
– Я не была у врача после родов. Роды сложные были, в роддоме врач сказала – обязательный половой покой, пока гинеколог не разрешит.
– Полгода прошло.
– Да хоть десять лет! У тебя же не… не… там почти бейсбольная бита! Иди, разорвись во всех местах, а потом затолкай в себя биту, а я посмотрю!
Богдан молчал. Женька пыхтела, пыталась сползти с него, в этот раз точно не для благого дела.
Богдан молчал. Женька насупилась, одёрнула грёбаное платье, всё ещё заставляющее «бейсбольную биту» стоять, как гренадёр на построении.
Богдан молчал. Пока не выдержал, не закатился громким смехом, прижимая к себе захлёбывающуюся от такого же отчаянного смеха Крош. Лишь минуту спустя они резко замолчали, как нашкодившие школяры обернулись на коляску Тёмыча, тот мирно спал, раскинув в сторону кулачки.
Глава 53
Погода выдалась тёплая, вернее сказать, жаркая. Тёмыч умаялся, сейчас спокойно сидел в коляске, время от времени поглядывая на яркие носки с пришитыми к ним смешными зверятами. Крош – рукодельница. Богдан мало понимал в этом, однако, не нужно быть гуру от лёгкой промышленности, чтобы оценить сшитые костюмчики, игрушки, развивающие коврики, покрывальца, подушечки и прочую, на его взгляд – ерунду, однако же, нравящуюся Тёмке. Например, красный непонятный зверь, не то заяц, не то пёс, пришитый к носку, вызывающий восторг малого.
Тёмка отвлёкся от зверька, захныкал, вспомнив, что давно в его поле зрения не попадала мама, Богдан взял малыша на руки. Женя действительно задерживалась, он даже начал волноваться. Вроде обычный осмотр, плановый, только что, по большому счёту, он в этом понимал? Женские дела – и есть женские. Физиологию знал, от вида прокладок в обморок не падал, о некоторых болезнях слышал, но в тонкости не углублялся.
Приём был назначен на одиннадцать утра. В шесть встали, в половине одиннадцатого Женька зашла в платную клинику, сейчас же почти час дня. Тёмыч крутил головой, высматривая интересное своему шестимесячному сознанию, хмурился, явно раздумывал, а не поорать ли всласть. А то ведь так и уедут из Абакана, не огласив воплем окрестности.
– Э, нет, парень, – Богдан ловко перехватил малого, тот в ответ звонко шлёпнул его по щеке, прищурился, открыл рот явно с намерением укусить за нос. У Тёмыча лезли зубы, он тащил в рот всё, что попадало в цепкие ладошки, а что не попадало, до того тянулся сам. – Нос нельзя. Держи, – выудил из сумки на коляске прорезыватель для зубов, малыш согласился.
Они неплохо ладили. Артём не был капризным парнишкой. Хныкал, порой заходился в безудержном плаче, особенно если подходило время еды, а заветной бутылочки в руках не оказывалось, в целом же с ним было легко найти общий язык. Он не чурался посторонних, сначала напрягался, хмурился, но если поблизости не было мамы, а «посторонний» вызывал доверие – мелкий с удовольствием общался, что-то рассказывал на тарабарском языке, шлёпал пухлыми ладошкам, заливисто смеялся или спокойно сидел на руках, важно рассматривая окружающий мир.
Один раз Тёма оставался с Егором – братом Богдана, когда Крош решилась прокатиться верхом. Богдан в тот день оседлал белоснежного Валета, а Жене достался джентльмен Абсент. Далеко от дома не отъезжали, чтобы в любой момент вернуться. Можно с уверенностью сказать – Тёмыч разлуку с мамой пережил легче, чем она с ним.
Кажется, она даже не поняла до конца, понравилось ли ей, а вот Богдан определённо был в восторге от вида Женьки на высоком красавце. От посадки, словно она всю жизнь сидела верхом, от того, что Крош расспрашивала, интересовалась, искренне радовалась его успехам. Такого с ним не случалось давно, скорее всего никогда. Щекочущее, тёплое чувство. И от поцелуя, заставившего разогнаться кровь до боли в висках и паху.
С девушкой брата, Ольгой, Тёмыч быстро нашёл общий язык, быстрее, чем с Богданом и Егором, скорее всего потому, что Ольга – женщина. Не привык к мужскому обществу пацан. Ничего, подрастёт, станет чаще бывать в мужской компании. На конезаводе, охоте, рыбалке – везде, где традиционно мало женщин.
– О чём мечтаете? – голос Крош прозвучал звонко, неожиданно. И снизу. Какая она всё-таки крошечная, Крош. Не худая, всё при ней, а крошечная.
– Тебя ждём, чего так долго? – Богдан не сумел скрыть волнения, впрочем, не старался.
Тёмыч тут же запищал, недовольно завозился, потянулся к маме, готовясь разреветься на весь белый свет, если сейчас же не окажется на руках у мамочки. Он долго вёл себя хорошо, пора и честь знать.
