Были у Жени и другие сомнения, удивившие Богдана. Родной ребёнок, которого, по её мнению, она обязательно должна родить Богдану.
– Не уверена, что смогу, – пряча слёзы, пробурчала Женька. – Резус. И вообще.
– Жень, когда я просил рожать ребёнка? – опешил Богдан.
– Пока нет, но этот момент обязательно настанет! Тебе же нужен наследник…
– Я, по-твоему, император или хан? Для чего мне прямо «наследник»? И чем Тёмыч не наследник-то?
– Он не твой сын.
– Ещё раз скажешь, что Артём не мой сын, между нами всё будет кончено. Понятно выражаюсь? Во-первых, не хочу думать о его биологическом отце. Во-вторых, не хочу предполагать, что ты о нём думаешь, – «ты» он выделил сознательно, припечатав Крош не только интонацией, но и взглядом, заставив в ужасе распахнуть глаза. Не думала о такой постановке вопроса, девочка? Так подумай! – И, в-третьих, если я его воспитываю – значит, он мой сын. Точка. Понятно?!
– Да, – пискнула Женя.
В итоге он всё же подумал над словами Жени. Был ли в них резон, сермяжная правда? То, что он чувствовал к Аришке тогда и чувствует по сей день, несравнимо с тем, что он ощущает, глядя на толстощёкого крепыша Артёма. Разные дети, разные люди. Как можно сравнивать, любишь сильнее мизинец или указательный палец? Умом Богдан всё понимал, сердцем отказывался принимать доводы разума. Жизнь – в общем и целом, – то ещё дерьмо. Создавать себе лишние трудности Богдан не хотел.
Хотел ясности. Простоты. Понятности. Есть он. Есть Крош – его Женька. Есть Тёмыч – их сын. Есть жизнь – значит, надо жить, а не трахать мозг. Хотел приходить с работы, встречать свою семью, уделять время малому, целовать его мать – целомудренно при встрече и совсем иначе, оставшись наедине.
Просто и ясно не получалось. Женька загонялась, Богдан злился. Они, как слепцы, ходили по замкнутому кругу, бесконечно гоняя вопросы узаконивания отношений, усыновления Богданом Артёма, совместного бюджета, в котором Крош приспичило принимать полноценное участие, проживания здесь, рядом с детищем Усманова или в Москве, поближе к цивилизации, садам, школам, больницам. И ни к чему не могли прийти.
Не те вопросы, где уместны компромиссы. Невозможно жить наполовину в Хакасии, быть немного женатым, не совсем усыновить ребёнка. Богдан не видел полумер в этом вопросе, как не признавал секс «на полшишечки».
И так бы продолжалось бесконечно долго и, скорее всего, не закончилось бы ничем хорошим, если бы не случилось то, что случилось.
Глава 62
Артём, ещё утром бодро уплетающий кашу, с энтузиазмом молотящий звенящим молотком по всем доступным поверхностям, к обеду начал кукситься, хмурить светлые бровки, а к ночи и вовсе заходился отчаянным плачем. Вспыхнул, как свечка, выдав температуру тридцать девять с половиной, а потом обмяк, как лоскуток, лишь поверхностно дышал, изредка покашливая, тут же пища от боли.
– В Абакан надо, – сказала примчавшаяся фельдшер. Дородная, добродушная женщина, представляющаяся всем, кто моложе тридцати лет, «тётя Юля». Богдан отлично знал Юлиану Павловну, как-никак, без трёх минут тёща Егора, не единожды заходившая в гости до последнего времени, пока Ольга с Егором не перебрались жить к её родителям.
«Чего толкаться-то», – сказала тогда Оля, рассудив, что дом этот Богдана, для себя когда-то покупал, для семьи на первое время. Судьба распорядилась иначе, зло и бескомпромиссно. Но раз обстоятельства изменились, то и они с Егором могут отправиться жить поближе к родным. Тем более, родительский дом просторнее, мама под боком, брат с женой через дорогу живут. А Богдану с новой семьёй место нужно. Он спорить не стал, родители Ольги были счастливы, заполучив возможность, как они посчитали, повлиять на упрямых молодых и затолкать их ЗАГС.
– Абакан? – перепугалась Крош, в ужасе переводя взгляд с Юлианы Павловны на Богдана, а потом на бесконечно хнычущего сынишку.
– Парацентез провести надо, – объяснила медик. Женька, не поняв слово, едва не лишилась чувств. – Ушко проколоть, – тут же пояснила тётя Юля. – Отит у вас. Сейчас скорую вызову. Поедете?
Богдан представил «буханку» скорой помощи, трясущуюся по просёлочным дорогам, состояние Жени и Тёмыча к концу поездки, и заявил, что никакой кареты не нужно. Сам отвезёт в больницу.
Собрал вещи, которые на его взгляд могут понадобиться, Женька в ужасе ревела рядом с Артёмом, кажется, перестав соображать, что происходит. Чёртов ад! Как же она справлялась в Москве, одна, с пацаном на руках, без намёка на помощь со стороны?
Отвёз, хорошенько нагрев салон Тойоты. Поставил на уши персонал в приёмном покое, вызвав глухое недовольство врачей, оплатил отдельную палату для Женьки с Артёмом, не успокоился, пока не удостоверился, что всё под контролем. Здоровью его сына и нервам несчастной, подавленной Крош ничего не угрожает.
Первую ночь провёл, курсируя между крыльцом больницы и салоном автомобиля, днём снял гостиничный номер, ехать домой смысла не видел – в любой момент могли понадобиться медикаменты, а значит, стоило находиться рядом. К тому же Жене точно не помешает нормальная еда, не из больничной столовой.
Лишь на второй день, со списком необходимых вещей, которые нужно привезти для Жени и Тёмыча, отправился в посёлок, чтобы вернуться к ночи с пакетами, набитыми по списку и по собственной инициативе.
Богдан бы забрал своих из больницы, но Крош твёрдо решила пройти полный курс лечения, чтобы «спать спокойно». А кто он, чтобы спорить? Он и не перечил. Привозил поесть, передавал игрушки, беседовал с лечащим врачом, между делом приносил медицинскому персоналу торты, шоколадки, букеты, игнорируя протесты.
Так прошла неделя. За это время Усманов не только выучил наизусть дорогу в Абакан и обратно, но и принял решение. Они переезжают в Москву. Конезовод – дело, без которого он не представлял свою жизнь. Кони стали частью его натуры, его самого. Пустили корни в сердце и в душе Богдана, дышали с ним одним воздухом, были одним организмом. Но видеть перепуганные глазёнки Жени он не мог.
Для неё «надо в Абакан» прозвучало, как предложение отправиться на Марс. Медицинская помощь, до которой нужно добираться два часа, и это на комфортабельном автомобиле, не в «карете скорой помощи», которая приезжает в подобных случаях.
