— Старшина я… — доносится издали. Судя по интонациями старшина польщен выстрелом Яры по его погонам. Старый баян, но почти всегда срабатывает.
— Ну, будешь, значит, майором!.. — с кошачьим мурлыканием на окончании фразы.
Ванька с улыбкой закатывает глаза. Да-а-а… Яра, она эффективнее световой гранаты! Закинул к противнику и вяжи его тепленьким. Валькирия! Ванька гордится…
— Лейтенант, метнись, принеси даме сумку.
— Есть.
— Встречай, — шепчу я Ивану, доставая ствол.
Иван встречает прямым в нос, убойным как удар кувалдой. Клиент обмякнув оседает. Подхватываю, пока Иван морщась трясёт кистью.
Вяжем за спиной руки, забираем оружие.
Когда выходим, второй уже тихо упокоен Ярой. Из носа по губам кровь. Сам в отключке.
Из палаты выходит медсестра. Вскрикнув замирает.
— Тихо… — строго смотрит на нее Яра. — Обратно зашла.
Взмахивает стволом в сторону палаты. Медсестра мгновенно исчезает.
— Эта дверь, — указывает мне Яра на палату. — Здесь стояли.
Оборачиваемся на приближающийся раздраженный мужской голос за поворотом
Ааа… Григорий Евгеньевич. Купленный «главнюк».
— Нет! Отделение закрыто! — глядя под ноги выруливает он к нам.
И сварливо с пренебрежением добавляет: — У меня карантин! Нет, я сказал…
Промакивает платочком потный лоб, поднимает на нас взгляд
— Вы что здесь?… — хрипит, теряя голос.
Поднимаю руку, притормаживая Яру с Иваном. Решительно делаю шаг ему навстречу. Размахнувшись, лбом ломаю ему нос.
Скотина…
Пискнув, оседает к моим ногам. Придерживая за грудки укладываю на пол.
Для медиков, использовавших свое служебное положение во вред пациенту должен быть свой трибунал с высшей мерой! В их руках страшная власть.
— Уберите. Этого не отпускать. Сразу под следствие.
Делаю вдох поглубже, взвожу курок…
От адреналина в уши стучит кровь.
Медленно давлю ладонью на нужную дверь. Вижу край кушетки, открываю шире. Бледное Настино лицо, капельница…
Муратов говорит по телефону. Замерев наблюдаю за ним в приоткрытую дверь.
— Я выезжаю через полчаса. Ждите. Жена?.. Жена… — ломается болезненно его голос. — Я вдовец.
Мои внутренности обрушиваются вниз. Руки немеют. Нет…
Не дыша вижу, как наклоняется он над лицом Насти. Целует в губы. Выдергивает из руки капельницу.
— Прощай, Настенька… — с нежностью поправляет прядь ее волос.
Достаёт ствол…
Замечаю, как лицо Насти чуть заметно вздрагивает. И словно в замедленной съёмке, вижу траекторию дула его пистолета, которое движется к Настиной голове, а его большой палец — к предохранителю.
— Урод… — пинаю дверь, ловя его в прицел.
Муратов поднимает на меня взгляд. Дергается! Переводит прицел на меня. Но я чуть быстрее ловлю в прицел его колено и жму два раза на курок. От грохота закладывает на мгновение уши. Он отлетает, падая на стул и переворачивая его. Надсадно громко дышит, обливаясь потом. Стонет сжав зубы. Пальцы скользят по выпавшему из рук стволу. Присаживаюсь рядом с ним. Забираю его ствол.
— Привет, Муратов. Самонадеянность херовая вещь для профессионала, правда? Я этот твой урок усвоил. Твоя очередь…
— Сука… — хрипит он.
В колено — это нереально больно. Я чувствую маньячное садистское удовлетворение от его боли. Побледневшее лицо ритмично вздрагивает как у сломанного робота.
— Больно, да? А я тебе подарок принёс. Обесболивающий.
Достаю из кармана шприц. Демонстрирую.
— Держи.
Кладу перед его лицом на пол.
— Приятная смерть, Муратов. Сможешь?
— Пошёл… нахер… мои люди… — делает судорожный глубокий вдох.
— Какие люди? Кому ты нужен? Зачем? Те, кто тебя поддерживал сегодня, будут завтра топить за то, чтобы тебя посадили на перо в ментовской зоне. Ты же при первом допросе всех сдашь. Все Ваши схемы. Контакты. Мутки. Ты же сам знаешь наши процедуры. Потом пойдёшь под трибунал. А там… ну лет двадцать я для тебя в строгаче выхлопочу. Если рассчитываешь на побег — зря. со строгача у нас никто не бегал уже лет восемнадцать. Даже с коленной чашечкой. А у тебя теперь ее нет и не будет. Или ты думаешь в тюремном госпитале тебе протез поставят? Нет. Ты выйдешь нищим инвалидом ближе к семидесяти. Амнистии по твоей статье не предусмотрено. А это… — приподнимаю я шприц. — Считай — подарок. Уснёшь и все. Последний шанс… Приятная смерть…
Бросаю шприц на пол к его лицу.
— Через пять минут тут будут альфачи. Второго шанса не будет. Колоть тебя будут только на допросах.
Не двигается.
— Ну, дело твоё.
С ненавистью глядя на меня тянется к шприцу. Поднимаю стул. Ставлю рядом с кушеткой. Сажусь, беру Настю за руку. Сжимая её кисть, смотрю на это ёбаный шприц, поглаживая хрупкое предплечье.
Давай, Муратов! Сдохни. Не хочу твоих допросов. Возобновят дело по убийству того урода, которого Настя застрелила. Беспокоить её будут. Сдохнешь, я её выведу тихо из-под следствия.
Игла криво входит в бедро Муратова. Он, поскуливая, давит на поршень. И когда последняя капля из шприца входит в его тело, Настина кисть слабо на мгновение сжимает меня в ответ. Закрывая глаза устало ложусь лицом на её ладонь.
Я люблю тебя… Оживи, пожалуйста.
Глава 42. Служба
В городе смена власти, аресты, допросы, утром прилетел новый офицерский состав. На всех выездах кордоны военных… Дядька с Андреем развернулись по полной. Им не до меня, мне не до них.
У меня белый потолок, решётка на окне и Настя, которая так и не пришла в себя. Сутки уже прошли… Бессонные и тревожные сутки. Не могу уснуть…
Настя такая тоненькая, почти прозрачная. Мимика с лица исчезла, и она как девочка совсем.
Мой ядерный реактор продолжает излучать радиацию. А так как очевидного врага больше нет, я активно начинаю облучать себя. Потому что это всё — моя вина. Я должен с самого начала был сделать по-другому. Тогда Настя бы не пострадала.
Муратов в реанимации: «обширный инсульт, острая сердечная недостаточность, кома…»
А Настя уколола себе то же самое… И я не могу найти равновесие! ЭКГ у нее так себе, но МРТ не показало никаких поражений мозга.
Врач из краевой хмуро смотрит на Настин анализ крови.
— Что там?
— Ничего хорошего. Но должна прийти в себя.
— Почему не приходит?
