Два дня назад он повернул на запад у самой границы Истинного Леса, как называла его та женщина-вождь.
Два дня и две ночи он был настороже, ожидая нападения преследователя. Но тот, явно находясь где-то рядом, больше не показывался и не затевал с Тораком своих смертельно опасных игр.
А вот прошлой ночью все вдруг переменилось к худшему — и по причине, не имевшей ни малейшего отношения к преследователю.
Торак сидел у костра, изо всех сил стараясь не уснуть, и слушал, как гроза, тихо ворча, затихает где-то в восточных холмах. Дважды до него доносился уже знакомый жестокий смех. Дважды он выбегал из шалаша, но ничего страшного не обнаруживал: лишь шелестели на ветру ветви деревьев да сверкали в небесах звезды.
А потом — откуда-то издали — до него донесся волчий вой.
С бешено бьющимся сердцем Торак напряженно пытался понять, о чем поют волки. Но вой был еле слышен, да и сосны слишком сильно шумели. Он так ничего и не смог разобрать…
В отчаянии Торак упал ничком на землю, широко раскинув руки и прижав ладони к земле — так можно порой уловить даже самые слабые колебания земли, с помощью которых иногда общаются между собой волки.
Нет, ничего он не слышал!
Может, ему померещился этот вой? Просто послышалось то, что ему так хотелось услышать?..
Почти всю ночь Торак не спал, но волки молчали. Да нет, конечно же, ему просто померещилось! Но в душе он знал, что действительно слышал этот вой.
К действительности его вернул пронзительный крик какой-то морской птицы.
Деревья справа стали редеть. Торак решил посмотреть, что там, и чуть не свалился с обрывистого утеса. Утес был невысоким, но совершенно отвесным. У его подножия земля стала более рыхлой, из нее выступали наружу узловатые корни деревьев. Над головой с пронзительными, тревожными криками метались морские птицы. Похоже, на этом утесе они гнездились.
Теперь Торак вел себя куда осторожнее. Оставив утес справа, он снова двинулся на запад. Сосновые иглы, толстым слоем устилавшие землю, делали его шаги совершенно бесшумными. Вокруг стояла такая тишина, что даже собственное дыхание показалось Тораку слишком громким. Наконец начался пологий спуск, деревья перед ним вдруг расступились, и в глаза ударил ослепительно-яркий солнечный свет. Он вышел из Леса.
Но стоило ему увидеть Море, как вновь нахлынули горькие воспоминания.
Ему тогда исполнилось семь лет, и он прямо-таки кипел от возбуждения и восторга. Еще бы: до сих пор отец держал его вдали от людей, но сегодня они вместе шли на Большой Совет племен.
Отец не сказал Тораку, почему они идут туда, и не объяснил, зачем нужно вымазать лицо ягодным соком. Он просто превратил все в игру, сказав, что лучше, если никто не узнает их имен.
Тораку эта игра показалась просто замечательной. В своем детском невежестве он считал, что и все остальные люди на Совете будут считать точно так же.
Когда они добрались до устья Широкой Воды, ее берег оказался прямо-таки усыпан множеством жилищ, точно разноцветными пятнами. Торак никогда еще не видел столько всяких домов — из дерева, из коры, из дерна, из шкур… И такого количества людей он тоже никогда еще не видел…
Однако его радостное возбуждение продолжалось недолго. Другие дети сразу почуяли в нем чужака и сомкнули ряды для совместной атаки.
Первой бросила в Торака камень какая-то девчонка из племени Гадюки. У нее были пухлые, как у белки, щеки, и она насмешливо кричала: «Твой отец сумасшедший! Он потому и сбежал из своего племени, что проглотил дыхание призрака!» Противной девчонке вторили ребятишки из племен Ивы и Лосося. «Сумасшедшие! Сумасшедшие! — весело выкрикивали они. — Лица раскрасили, а в головах пусто!»
Если бы Торак был постарше, он бы понял, что тут одному не справиться, и отступил бы. Но он был еще мал, и от гнева перед глазами у него плыл красный туман: никто и никогда еще так не оскорблял его отца!
Набрав полную горсть камней, он уже приготовился дать отпор своим обидчикам, но руку его перехватил подошедший отец. Странно, отца, похоже, эти оскорбления совсем не задевали! Он только засмеялся, подхватил Торака на руки, высоко подбросил и пошел с ним назад, к Лесу.
И в ту ночь, когда он умер, он тоже смеялся. Смеялся над шуткой Торака, когда они разбивали лагерь. А потом пришел тот медведь…
С тех пор прошло уже девять лунных месяцев, но временами Торак все еще не мог поверить, что отец ушел навсегда.
Иногда утром, едва проснувшись, он лежал в своем спальном мешке и думал о том, что ему очень многое нужно рассказать отцу. О Волке, о Ренн, о Фин-Кединне…
А потом понимание вновь обрушивалось на него. Нет, никогда он ничего отцу не расскажет!
«НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!» — велел он себе.
Но, сколько себе ни приказывай, это не помогало — ни тогда, ни сейчас.
Вскоре Торак добрался до узкого изогнутого пляжа, покрытого серым песком. Всюду грудами лежала пурпурная морская трава, от которой исходил сильный солоноватый и довольно противный запах. Слева хаотично громоздились скалы, их, казалось, специально пытались расколоть гигантским молотом. Справа Широкая Вода величаво несла свои воды в сверкающее Море.
Тораку стало не по себе. Этот мир был ему совсем незнаком. Чайки кричали над головой, и крики их были совсем непохожи на мелодичное пение лесных птиц. На песке виднелись чьи-то странные следы: широкая полоса, а по бокам от нее глубоко вдавленные полумесяцы и вмятины от когтей. Торак догадался, что здесь какое-то крупное, тяжелое животное волочило свое тело к воде, но не знал даже, охотник это был или добыча.
Он взобрался на скалу; под ногами хрустели крошечные белые ракушки, похожие на раковины обыкновенных улиток, но названия их он не знал. Как не знал и названия тех мясистых растений, что росли в трещинах камней, их желтые цветы трепетали на ветру.
В нескольких шагах от него черно-белая птица, похожая на сороку, но с длинным красным клювом, клюнула одну из раковин, прилепившихся к скале. Она так сильно и резко ударила клювом, что раковина раскололась. Птица съела ее содержимое и полетела прочь с громким, пронзительным криком.
Торак некоторое время смотрел ей вслед. Потом опустился на колени у самой кромки воды и стал всматриваться в этот странный, колышащийся мир. Он видел золотисто-коричневые листья, похожие на листья папоротника, и тонкие, точно нити, зеленые водоросли. Когда он опустил в воду руку и коснулся этих растений, то золотистые листья оказались слизистыми и скользкими, как мокрая оленья шкура, а зеленые водоросли липли к пальцам, точно мокрые волосы. Какое-то существо с бородавчатой оранжевой раковиной на спине, почуяв упавшую на него тень, скользнуло за камень.
От солоноватого душного запаха водорослей у Торака разболелась голова; морская вода сияла так, что слепило глаза. Торака охватило непреодолимое желание убежать обратно в Лес, спрятаться там и никогда больше оттуда не выходить.
