Вспыхнул свет в окнах, распахнулись двери, выскочили люди с фонарями, и тогда мы с Тео кинулись на них.
· 12 ·
Без закона и хозяина
Рассвет застал нас в горах: город остался уже вдалеке, а в извилистой глади реки отражалось золотисто-красное небо. Нас было душ двадцать, и мы уносились прочь от Каньяда-Негра, оставляя за нашими хвостами разор и смерть. Был даже дым, поднимавшийся высоко в небо, потому что в свалке – в резне, как уточнил бы Тео, – перевернулась жаровня и одна из лачуг занялась огнем.
Мы остановились на последней вершине, у дороги, которая шла вниз, к реке и там пересекалась с шоссе, выводившему к мостам и к городу. Среди нас были собаки разных пород – лабрадоры, сеттеры, легаши – и беспородные уличные дворняги, всех размеров и мастей, кобели и суки. Одних украли у хозяев, других подобрали на шоссе или за городом после того, как хозяева их бросили. Был тут и Красавчик Борис со своими тремя подружками. И все мы сгрудились на гребне, глядя, как за домами дальних городских окраин встает солнце. Мы чувствовали смрад промышленных выбросов, слышали гул и рокот первых автомобилей, постепенно заполнявших улицы, а за спиной у нас благоухали чабрецом, смолой и дроком поля и луга. Легкий ветерок покачивал ветви тополей, и светлая изнанка их листьев будто вспыхивала на свету.
Остановившись в этом месте, начали мы держать совет, поднялся лай – у одних озабоченный, у других восторженный. Те, кто был в свое время похищен, желали немедленно и как можно скорей вернуться к своим хозяевам. Другие – более осторожные или благоразумно предусмотрительные – напоминали, какие опасности будут ожидать нас по пути: можно угодить под машину на шоссе, стать добычей живодеров из зеленых фургонов, колесящих по улицам, или попасться в руки еще каких-нибудь злонамеренных негодяев. Зачем нам шило на мыло менять, из огня да в полымя попадать? Те, кто отдавал себе отчет в том, что случилось в Каньяде – непосредственных участников побоища было мало, почти все на самом деле в одиночку сделал Тео, а я, например, дрался так, чтобы никого не покалечить, и старался спасти человечьих щенков – так вот, они напоминали, какие последствия может это иметь для нас.
Покуда сталкивались и противоборствовали мнения, я смотрел на Тео. А он – худой и мускулистый, о чем уже было сказано, бритый наголо, отчего все его рубцы были видны, с коротко подрубленными ушами, придававшими ему еще более свирепый и опасный вид, – помалкивал, отсев в сторонку и слушая перепалку остальных участников нашей авантюры. Выждав немного, я подошел к нему и спросил:
– И что теперь, Тео?
Он ответил не сразу. Сперва взглянул на меня так же, как на Живодерне – вскинул светлые холодные глаза, отражавшие свет зарождающегося дня. Потом немного сморщил морду в коросте засохшей человечьей крови, вывалил язык меж клыков и изобразил улыбку. Но не ласковую и не дружескую, а отчужденную и жестокую.
– Я остаюсь, – сказал он.
До меня не сразу дошел смысл этих слов.
– У тебя же хозяйка есть, Тео, – начал я приводить доводы. – Ты в доме живешь… Я и пришел-то, чтобы вернуть тебя туда.
– Сказал же – я остаюсь. Нет у меня хозяйки и дома тоже нет.
Я сглотнул.
– А Дидо?
Улыбка его стала еще горше и жесточе.
– Ты сумеешь объяснить ей, – сказал он. – Или не сумеешь, но это все равно.
Он оглядел собак, которые сбивались в кучки, жарко спорили, лаяли, виляли хвостами. Среди прочих виден был и Красавчик Борис в окружении своего гарема – как говорится, водой не разольешь: борзой посматривал на нас издали, не решаясь обратиться и в явно смущении ковырял лапой землю. Когда открыли клетки в Каньяда-Негра, он выскочил, но в бойне участия не принял. Дамский угодник и любимец рожден был не для битв и разевать пасть, чтоб в герои попасть, не собирался. Был тут и дог-охранник, помчавшийся в горы вместе со всеми. Да, так вот, Тео задумчиво оглядывал это пестрое воинство.
– Помнишь, – вдруг спросил он, – Агилюльфо как-то рассказывал нам про одного римского гладиатора, который восстал против своих хозяев?
– Да. Спартаком вроде бы его звали.
– Кажется, да. Имя не запомнил. Но факт, что он гулял на воле, сражался против своих бывших хозяев, повел за собой и поднял на борьбу тысячи рабов.
– Что было, то сплыло, Тео. И потом… это все – человечьи дела.
Он взглянул с издевкой:
– Это точно?
Я не без сомнений показал на наших спутников:
– Я знаю, докуда ты намерен дойти. Но говорю же – времена ныне другие. У людей теперь есть средства покончить с любым мятежом в несколько дней.
– Может, и так, а может, и нет. – Он посмотрел по сторонам и добавил с тяжелым вздохом: – Но есть ведь еще поля, леса, горы, где наша свора сможет укрыться. Есть ручьи с чистой водой, зайцы для пропитания… Да и скотина кое-где пасется. Есть места, где мы будем свободны, как наши двоюродные братья-волки.
– Волки – профессионалы, ремесло свое знают до тонкостей. Ничем, кроме охоты и добычи, в жизни своей не занимались, а мы привыкли жить вольготно, о еде не думать: знаешь, что накормят и галет собачьих дадут на закуску.
– А потом все это приятство вдруг кончается.
Я очень пристально и неотрывно смотрел в его холодные глаза. Тео улыбался скупо и как-то странно.
– Спартак и его люди в конце концов оказались на человечьей псарне, где римляне – или кто там был? – их всех истребили. И точка.
– Может быть, и так. Даже наверняка так. Однако до тех пор они были свободны. И не было над ними ни закона, ни хозяина.
Мы в упор всматривались друг в друга. Я вдруг почувствовал, как горячая волна поднимается от груди к горлу и дальше – к глазам: так бывало у меня в детстве, когда я остро ощущал свое одиночество. И наваливалась нестерпимая тоска.
– Я не пойду с тобой, Тео.
– Знаю.
И, отвернувшись от меня, направился к собакам.
– Береги Дидо, – добавил он, не оборачиваясь.
Подойдя к остальным – они почтительно расступились перед ним, – Тео вспрыгнул на камень. Выглядел он величественно и импозантно, чему способствовали его шрамы и весь облик бойца – образчик непобедимого воителя с бурой коркой человечьей крови на морде и передних лапах.
– Слушайте меня, друзья! – взвыл он.
Таким – надменным и свободным, высящимся над толпой собак, приветствовавших его дружным лаем, – я и запомнил Тео навсегда. Силуэт его четко вырисовывался на фоне с каждой минутой светлеющего золотистого неба.
Восемь месяцев спустя, выйдя в обществе Агилюльфо и Мортимера с Водопоя Марго, я наткнулся на полицейского пса Фидо.
– Уже слыхал, наверно, про Тео? – спросил он.
Мы уставились на него в удивлении. Никаких вестей о старом друге мы не получали. Знали только, что он увел большую часть освободившихся собак куда-то в горы, где они и укрылись. Лишь полдесятка примерно вернулись в город. Все прочие, включая Красавчика Бориса с его одалисками и караульного дога, последовали за ним и образовали дикое племя, которое постепенно увеличивалось за счет брошенных или беглых собак. И с течением времени эта свора сделалась опасней, чем стая волков, и ущерб причиняла больший. Просто какие-то четвероногие партизаны. К нам из мира людей иногда доходили отрывочные сведения об их налетах – то попадутся мятые газеты с фотоснимками, то мелькнет репортаж в телевизоре кого-нибудь из наших хозяев или в витрине магазина радиотоваров. Бродячие собаки наносят большой вред, слышали мы. Четвероногие бандиты опустошают поля. Жалобы и протесты пастухов, скотоводов и прочих. Кадры с распотрошенными лошадьми, овцами, телками, залитые кровью стойла и хлева. Одичалые псы сеют панику. И дальше в том же роде.
