В данной обстановке законодатели должны вновь открыть в себе политическую способность давать простые, реалистичные и меняющие жизнь обещания. Либо это, либо националисты покажут им, как это делается. Сложные правила, выстроенные экспертами при помощи мудреных механизмов подачи и моделирования, не могут удовлетворить сегодняшние запросы. Сегодня растущей политической привлекательностью обладает законодательство, построенное на принципах универсальности – равенстве всех перед законом. Неожиданный всплеск популярности британской Лейбористской партии на выборах 2017 года был достигнут посредством крайне простых обещаний, не содержавших никаких условий или оговорок, таких как полностью бесплатное питание в школах, бесплатное высшее образование для всех и так далее. Большую часть привлекательности «универсального базового дохода» составляет простота идеи платить всем определенную сумму денег без каких-либо оговорок. Достаточно простые и универсальные обещания способны выдержать политические атаки и искажения в СМИ даже в эпоху усиливающейся онлайн-пропаганды.
В политике всегда подвизалось полно лжецов и нарушителей обещаний. Конечно, и сегодня там есть просто возмутительные лгуны, а кое-кто из них сделался очень могущественным и влиятельным. Но одним из условий, почему так получилось, было то, что политика (и, в частности, законотворчество) превратилась в технически слишком сложную, чтобы сохранять адекватное отношение к реальности. Лучшим способом прервать этот цикл цинизма и недоверия стало бы наличие лишь одного-двух законов, столь простых и столь доходчивых, что они могли бы воссоединить слова избранных представителей и переживания граждан. Если бы в 2009 году правительства применили «вертолетные деньги» вместо количественного смягчения, то на каждом сберегательном счете появилась бы некоторая фиксированная сумма, реализованная теми же техническими средствами. Неизвестно, сработало ли это (кто знает, сработало ли количественное смягчение?), но явно имело бы популистские свойства с ценным символизмом.
Общества и ранее возвращали себе способность давать широкие обещания, как законно, так и нет. Но обычно это случалось после длительных войн. Рождение современного государственного управления и научной экспертизы произошло после религиозных и гражданских войн XVII века. За разрушениями в результате Второй мировой войны последовали беспрецедентные усилия по обеспечению мира на международном уровне (самым важным было образование Организации Объединенных Наций) и мира внутри стран, достигнутого за счет расширения социального здравоохранения и политики государства всеобщего благосостояния. Нет причин полагать, что возможности создавать новые институты на основе общественных договоров и мира больше нет. Сегодня угрозы мирной жизни сложнее ощутить и отследить, они действуют глобально в цифровой, эмоциональной сфере, даже в атмосфере. Текущее направление движения ведет от метафорических и квазивойн к буквальной войне. Вопрос в том, реально ли это предотвратить посредством установления нового набора международных и социальных гарантий сегодня, тем самым не реагируя на насилие, но предупреждая его.
Ненасилие
Что делает объективные факты возможными? Ближайший ответ заключается в умениях, методах и финансировании профессиональных исследований и публикаций. Все эти вещи планомерно подрывались сочетанием технологического развития, рыночных сил и политической оппозиции. Есть большой соблазн думать, что все это реально просто отменить. Что, если бы мы могли вернуться немного назад, скажем, в бурные деньки 1990-х? Однако опять же, зачем останавливаться на этом – почему бы не откатиться к 1950-м годам, когда американская наука купалась в военных инвестициях времен Холодной войны? Идея о том, что здравый смысл можно собрать по кусочкам путем уничтожения чужеродных сил, вторгшихся в политику, и в итоге восстановить нормальное состояние, довольно соблазнительна. Но несмотря на привлекательность, это в конечном счете очередная форма ностальгии. Более того, она извлекает из прошлого неверные уроки. Сегодня перед нами стоит проблема, как определить и открыть общий мир будущего, населенный существами, которые чувствуют и мыслят, а не как вернуть прежнюю власть элит. То, что известно как объективность, есть лишь один из способов разрешения споров и, в идеале, избегания перехода к насилию. Экспертиза играет незаменимую роль в этой восстановительной работе, но она не может претендовать на монополию в описании природы и общества. Еще меньше мы можем полагаться на экспертов в ответах на спорные вопросы демократии.
Категорическое разделение между «рассудком» и «чувством» более не действительно, поскольку Декартова идея бестелесного рационального разума мертва. Однако мы все еще в состоянии определить отличия между различными скоростями реакции и стремиться защитить неторопливость. Импульсивные реакции часто агрессивны и трусливы, а потому тот, кто осторожен, может быть более внимательным и восприимчивым к контексту. Феномены «ложных новостей» и «постистины» на деле лишь симптомы того, что споры ускорились до степени, позволяющей лишь поверхностные суждения. В краткосрочной перспективе этим силам можно противостоять проверкой фактов, но серьезная задача формирования и защиты более медленных видов дискуссии имеет политическую природу. Чтобы в будущем демократия ощущалась – и была – менее воинственной, слова должны перестать быть оружием и снова занять место инструмента создания обещаний. Однако это будет работать только в том случае, если чрезвычайность нашей социальной, экономической и экологической ситуации будет восприниматься всерьез, а чувства, ею провоцируемые, получать должное признание.
Банальное воссоздание прежней политической модели вместе с заложенными в нее поначалу латентными, медленно развивающимися конфликтами обречено на провал. 1990-е годы не являются моделью грядущего в большей степени, чем 1950-е или 1920-е. Альтернативой будет провести следующий мысленный эксперимент: представим, что мы сегодня только что вышли из некой войны, какие новые правила и политики следует применять для установления мира? Избежание насилия потребует сделать скачок воображения в устройство будущего, а не цепляться за прежнее. Существующие центры элитарной власти сегодня должны открыть свое мировоззрение пониманию неких процессов, которые они раньше отбрасывали как «иррациональные» или «постправду», и использовать свое значительное влияние в пользу иного социального и экономического строя.
В данном эксперименте может помочь идея ненасилия. Это не то же самое, что «свобода слова», «рационализм», «права человека» и еще что-то из прочих тотемных реликвий западной цивилизации. Под «ненасилием» обычно понимают формы протеста в духе Махатмы Ганди и Мартина Лютера Кинга. Это означает активное и физическое общественное вмешательство с целью обобществления и защиты человеческих и нечеловеческих тел, находящихся под угрозой. Можно также добавить разнообразные службы спасения, в рамках которых эксперты и волонтеры оперативно предотвращают ущерб. Необходимость признания того, что людей надо мобилизовать, показывает, где залегает политическая надежда на будущее. Ошибкой прогрессивных методов государственного управления, таких как экономика и статистика, будет предположение, что деятельность человека сводится к гедонистическим порывам, требующим все большего удовлетворения. Однако избавление от страданий и страхов является гораздо большей силой в человеческой психологии и, без сомнения, более политически эффективной. Люди могут быть мобилизованы против несправедливости, даже если та не имеет отношения к агрессии.
