Потом сказала, словно извиняясь:
— Он столько раз намокал! Боюсь, что может искривиться.
Торак быстро на нее глянул и спросил:
— Скажи, а если бы Бейл тогда… этого не сделал… ты бы убила ее?
Ренн старательно втерла в деревянную часть лука еще немного жира, хотя дерево и так уже блестело, и буркнула сквозь зубы:
— Да, убила бы. А ты, когда расколол камнем опал, чью жизнь хотел ему отдать?
— Не знаю, — признался Торак. — Я не знаю даже, почему отец оставил этот камень мне. Хотя, может быть, он догадывался, что когда-нибудь огненный опал может мне понадобиться.
— Интересно, зачем он вообще его сохранил? Он ведь мог сразу его уничтожить, как и все остальные осколки.
Торак тоже не раз думал об этом. И, вспоминая пугающую красоту огненного опала, понимал: возможно, отец просто не смог заставить себя уничтожить эту красоту.
Он повернулся к Ренн:
— А то, что твоя мать… Ты всегда это знала?
Она вспыхнула так, что у нее даже шея покраснела.
— Нет. Фин-Кединн рассказал мне об этом только после гибели отца.
— Значит, тебе было всего… лет семь или восемь?
— Да.
— Тяжело тебе, должно быть, пришлось.
Она сердито сверкнула глазами — не желала, чтобы ее жалели!
Торак, набрав в пригоршню песка, пересыпал его из ладони в ладонь. Потом все же спросил:
— Как же все-таки это получилось? Почему она решила стать…
Ренн ответила не сразу. Покусала губу. Помолчала. А потом вдруг принялась выкладывать ему все, словно выплевывая эту историю, словно избавляясь от яда, чуть не отравившего ее душу.
— Когда она ушла от моего отца и присоединилась к Пожирателям Душ, она даже имя свое переменила. Люди думали, что она умерла. И только отец верил, что она жива, хотя Фин-Кединн твердил ему, что о ней надо забыть. Но он не мог забыть ее. А потом она снова тайно вернулась к нему. Племя так ничего и не узнало. Ей нужен был еще один ребенок, новорожденный. А мой брат оказался уже слишком большим для… ее целей. В общем, она родила еще одного ребенка и тут же опять ушла от отца. Этим она окончательно разбила ему сердце. А ей до этого и дела не было! Я-то ведь уже появилась на свет. Но Саеунн не позволила ей меня… похитить. Она нашла ее и как-то умудрилась меня у нее отнять. Уж не знаю, как ей это удалось. Я была еще совсем маленькой. Мне даже имя еще дать не успели.
— А почему Саеунн отняла тебя у нее? — спросил Торак. — Уж точно не из жалости.
Ренн безрадостно улыбнулась:
— Ты прав. Не из жалости. Она просто хотела остановить Повелительницу Змей и не дать ей превратить меня… — Ренн судорожно вздохнула. — В общем, Саеунн всем сказала, что мой отец прижил меня с одной женщиной из Сердца Леса и что эта женщина умерла. И все поверили, что эта женщина и была моей матерью. Она стукнула кулаком по земле. — Саеунн спасла меня, но иногда я ее все равно ненавижу! Получается, что я обязана ей всем на свете!
Торак помолчал. Потом осторожно спросил:
— А зачем Повелительнице Змей был нужен новорожденный младенец?
Ренн явно колебалась. Затем попросила:
— Можно я расскажу тебе об этом потом?
Он кивнул, продолжая пересыпать песок из ладони в ладонь.
— А кто еще знал о ее намерениях?
— Только Фин-Кединн и Саеунн. Фин-Кединн сказал, что это будет моей личной тайной и я могу раскрыть ее, только когда сама этого захочу. — Она отложила лук в сторонку и повернулась к Тораку. — Я действительно собиралась рассказать тебе все-все! Клянусь! И мне очень жаль, что я вовремя этого не сделала!
— Я знаю, — сказал Торак. — Мне тоже очень жаль, что я столько всего наговорил тебе! Я не хотел тебя обижать. Ты ведь тоже это понимаешь, правда?
На лице у Ренн отразилось разом множество самых разнообразных чувств. А потом она уронила голову на руки и спрятала лицо в ладонях. Она не плакала и сидела очень тихо, но по ее согбенным плечам Торак видел, как сильно она напряжена, какая боль терзает ее душу.
Он неловко обнял ее за плечи, желая подбодрить и утешить. Она вздрогнула, слегка отстранилась, потом с облегчением вздохнула и снова прислонилась к нему. Она была такая маленькая, такая теплая и такая сильная!
— Я не плачу, — пробормотала она.
— Я знаю.
Через некоторое время она выпрямилась, вытерла нос тыльной стороной ладони и вывернулась из-под его руки.
— Тебе еще повезло! — шмыгая носом, сказала она. — Ты своей матери совсем не знал.
— Да. Но я помню свою мать-волчицу.
Она снова шмыгнула носом:
— И какая она была?
— У нее была мягкая шерсть, а язык — как горячий песок. А из пасти у нее порой пахло гнилым мясом.
Ренн рассмеялась.
Они еще долго сидели рядышком и смотрели на воду. Торак слышал, как плюхнулась в озеро водяная крыса, как вдалеке с силой ударил хвостом бобер. Выдра, стрелой разрезав водную гладь, вынырнула, внимательно посмотрела на них, потом снова нырнула, оставив на поверхности пузырьки воздуха. Глядя на веселую выдру, Торак чувствовал, как и у него поднимается настроение. Если бы только Волк сейчас был здесь, с ним, тогда он, казалось, готов был примириться с чем угодно…
И словно в ответ на его мысли из леса донесся печальный вой.
Торак повернулся в ту сторону и два раза коротко пролаял: «Я здесь!»
— Бедный Волк! — сказала Ренн.
— Да. Он тоскует по своей стае.
— Я думаю, он и по тебе тоже тоскует.
— Тогда пошли. — Торак потянул ее за руку, помогая встать. — Надо попробовать его развеселить.
Но Волка они, разумеется, не нашли, зато он сам нашел их через некоторое время прямо под соснами неподалеку от стоянки.
Он как-то вяло вильнул хвостом и потрусил навстречу Тораку. Уши у него были прижаты, из глаз исчезла привычная живость, они даже не блестели, как обычно.
Присев возле него на корточки, Торак нежно почесал ему бочок.
Волк лег, положив морду между передними лапами, и сказал Тораку: «Я так тоскую по своей стае!»
«Я знаю», — ответил Торак. Он думал о том, какую радость доставляли Волку волчата, как он любил ту молодую черную волчицу. Но отказался от всего этого — ради него, Торака!
«Теперь я — твоя стая», — сказал ему Торак.
Волк постучал по земле хвостом. Потом сел и лизнул Торака в нос.
Торак тоже его лизнул и тихонько подул, уткнувшись в пышную шерсть на загривке. «Я тебя никогда не оставлю», — пообещал он ему.
Волк ритмично завилял хвостом, глаза его заблестели.
