— Ясно, — едва ли Даше стала полностью ясна вся суть странных взаимоотношений Павла и Милы, но она предпочла не развивать тему и сделала вид, что сосредоточилась на действительно потрясающе вкусном грушевом глинтвейне с белым вином и мёдом.
— Расскажи о себе, — попросил её Павел, тоже решив сменить тему разговора.
— Ничего интересного, всё довольно банально, — она пожала плечами. — Мама, папа, младший брат, собака. Два полных комплекта бабушек и дедушек.
— На самом деле, тебе очень повезло. Для тебя банально то, что для других является недостижимой мечтой.
— Прости, я забыла, — смутилась Даша, кляня себя за длинный язык и готовая его откусить. — Тяжело… тяжело было в детском доме?
— Да нет. На самом деле, все эти слухи про ужасы и нищету, которые царят в подобных заведениях, сильно преувеличены, — Павел улыбнулся. — Жизнь как жизнь. Знаешь, многие до сих пор всерьёз уверены, что детдомовцы голодают, спят на голых досках, ходят с бритыми головами и носят всякое рваньё. Они смотрят на детские дома как на тюрьму, через призму слезливой жалости и брезгливости. Иногда приходили люди, приносили старые поношенные вещи и сломанные игрушки — типа, отдайте их бедным сироткам, они так нуждаются… Наша директриса буквально свирепела от подобного и чуть с лестницы их не спускала. Всем этим “жалельщикам” она всегда советовала только одно: “Снимите чёрные очки и вытрите розовые сопли!” Да-да, так и говорила…
— Класс, — восхитилась Даша.
— Да, она мировая тётка. Ко всем воспитанникам относилась как к своим собственным детям. Мы до сих пор созваниваемся, поддерживаем связь… А насчёт того, тяжело ли мне было, — вернулся он к её вопросу. — Морально — да, было. Но только поначалу, пока я ещё помнил маму и свой настоящий дом. А некоторые ведь вообще не видели своих родителей, им не с чем было сравнивать, они не знали другой жизни. Вот Милка, например… от неё отказ ещё в роддоме написали. А я довольно долго всё помнил. Мама погибла на моих глазах, и я до сих пор иногда вижу это во сне. Лица почти не помню, а её смерть — да…
Даша ободряюще прикоснулась к его руке.
— И что, у тебя не осталось каких-то других родственников? — осторожно спросила она.
— Есть родня во Владивостоке — бабушка и тётя. Но мы с ними не общаемся. Я даже адреса их не знаю.
— И никогда не пробовал разыскать?
— Зачем искать того, кто не хочет быть найденным? — спокойно отозвался Павел. — Они прекрасно знали, где я. Никому не было до меня никакого дела. Правда, тётка пару раз прислала-таки на детдомовский адрес открытку — на день рождения и Новый год. Но никто ни разу не позвонил и не приехал. Я ничего не знаю о них и знать не хочу. Скорее уж, моя семья — это Мила. Вот она действительно со мной всю мою жизнь… — Павел бросил взгляд на чуть изменившееся лицо Даши и внушительно повторил:
— Но она — не моя девушка. Слышишь?
— Кстати, СМИ пишут, что твоя девушка — Анжела Миллер, — вспомнила Даша.
— Это жёлтая пресса. Мы с Анжелой просто добрые приятели, между нами никогда ничего не было и не будет, — открестился он.
— Не кажется ли тебе, что для человека, который реально не знает, что такое отношения, ты окружён слишком уж большим количеством девушек, а, Павел Калинин?! — она шутливо заехала ему кулачком в плечо.
— Не виноватый я! Они сами пришли! — засмеялся он, подхватывая шутку.
— Как и я? — насмешливо поддела его Даша.
— Тебя я сам пригласил на свидание, ты забыла? — он подбоченился.
— Такое не забывается… — серьёзно отозвалась она.
— Даш, — он тоже внезапно посерьёзнел. — Я могу время от времени что-то не так делать… не то говорить… но это потому, что я просто не привык… встречаться с кем-либо. А с тобой мне хочется попробовать. Правда. Я не могу обещать, что со мной будет легко и просто. Ты, конечно, вправе отказаться, я тебя пойму, но… Это я тебе сейчас предлагаю стать моей девушкой, если ты не поняла, — неловко докончил он.
Даша долго молчала. Сказать — я согласна, а потом остаться с разбитым сердцем? Она уже привязалась к нему, не могла не привязаться, но при этом понимала, что гарантий счастливого совместного будущего нет и быть не может. Просто приятно провести время вместе, а потом разбежаться? Уже не получится, больно ей будет в любом случае. Сказать — давай не будем даже пытаться ничего начинать? Но где найти в себе силы отказаться от того, чего так сильно хочешь — всем сердцем, всей душой?..
— Даш? — обеспокоенно спросил он. — Тебя обидели мои слова?
— Нет, — она задумчиво покачала головой. — Давай… давай попробуем.
=46
Таганрог 2008
Когда Милка уже совсем потеряла надежду и практически отчаялась (ну в самом деле — кому охота удочерять взрослую девчонку с довольно тяжёлым и скверным нравом, которая вот-вот превратится в ещё более трудного подростка, если гораздо проще взять из детдома какого-нибудь милого славного малыша), ею вдруг заинтересовалась супружеская пара. Всё случилось так стремительно, что даже немного пугало: несколько встреч, пара совместных прогулок… и вот они уже спешно собирают документы на удочерение.
А когда дело было совсем на мази, Мила вдруг огорошила Пашку заявлением, что не хочет, чтобы её забирали в эту семью.
— Они тебе не нравятся? — озадаченно спросил он. — Вроде нормальные…
— Нормальные. Только я недавно их разговор с Высоцкой подслушала, — вздохнула Милка. — Знаешь, почему они мной заинтересовались? Потому что у них год назад умерла дочь, моя ровесница. От какой-то генетической болезни. Так вот, они уверяют, что внешне я очень на неё похожа!
Пашка завис на несколько мгновений, пытаясь въехать в суть проблемы.
— Ну и что тут странного или страшного? — спросил он наконец. — Ты её им напоминаешь, поэтому они тебя и выбрали из всех остальных детей… Логично, не?
— Да потому что я им на самом деле не нужна! — сердито сказала Милка. — Они не обо мне думают, а о своей дочери! Только про неё и говорят, вспоминают, какая она была умница да красавица.
— По-моему, ты сама себе это всё придумала, — вздохнул Пашка. — Чушь какая-то.
— Ничего и не сама! — вскинулась Милка. — Высоцкая им тоже сказала: типа, они пытаются мной восполнить свою потерю, и что формально ей не к чему придраться, со справками и документами всё в порядке, “но вы же понимаете, что внешнее сходство — это ещё не значит, что внутренне, по своему характеру и темпераменту человек будет таким же?” Я совсем другая. Не их Вика! А они хотят мне и имя, и фамилию официально поменять, чтобы совсем как у их родной дочери: Виктория Рязанова. Да не хочу я ничего менять! У меня есть моё собственное имя, и оно мне очень нравится, — психанула девчонка.
— Да, — сник Пашка, — что-то как-то не очень весело.
