— И самое-то главное, — вспомнила Милка, — они через несколько месяцев в Москву переезжают и хотят забрать меня с собой! Я что — дура, чтобы соглашаться на такое?!
Глаза у Пашки заинтересованно блеснули.
— В Москву? — быстро переспросил он. — Так это же… клёво. Тебе разве самой туда не хочется?
— Ты дебил? — устало вздохнула Милка. — Ну как я уеду? А ты здесь один будешь? Нет уж, не нужны мне такие родители. Если бы они в Таганроге остались, а не переезжали, я бы ещё подумала, а так…
И он решился.
— Мил, я, наверное, тоже скоро уеду в Москву.
Она захлопала глазами.
— В смысле? Тебя тоже усыновляют?
— Нет. Летом я буду поступать в хореографическую академию при Театре балета. Ксения Андреевна со мной поедет, у неё там знакомые… а бывший муж так и вообще — ректор! Короче, я поступлю — сто процентов, — торопливо и сбивчиво заговорил он.
Мила долго молчала, переваривая новость.
— И давно ты… собираешься? — тихо спросила она наконец.
Пашка по-настоящему смутился.
— Ксения Андреевна уже несколько месяцев об этом твердит.
И тут Мила задала самый главный вопрос, которого он так боялся:
— А я… я не должна была знать?
— Мил, — сконфуженно промямлил он, — я собирался тебе сказать. Честно. Просто не знал как. Подбирал слова…
— И долго бы ты их подбирал и собирался?! — воскликнула она. — Пока не уехал бы?
— Мил, ну прости, — покаянно произнёс он. — Но ведь всё в итоге к лучшему, правда? Видишь — и у тебя всё удачно складывается, так классно совпало, что мы оба скоро будем в Москве.
— А если бы не сложилось? — прошептала она. — Паш, тебе вообще… что важнее в жизни? Балет или я?
— Ты, — быстро ответил он. — И… балет. Блин, ну я не могу сравнивать! Это разные вещи.
— Всё ясно, — мрачно констатировала Милка. — Вали в свою Москву, балерун. Можешь хоть сейчас начинать собирать вещички. Ты мне больше не друг.
— Мил! Ну перестань! — он вскочил, встряхнул её за плечи. — Пожалуйста, послушай…
— Ты предатель и трус, Паша, и я ненавижу тебя и твой балет, — отчеканила она. — Вот я бы никогда тебя не бросила.
— Да не собирался я тебя бросать! Я что-нибудь придумал бы… — в отчаянии воскликнул Пашка.
— Что придумал? — язвительно уточнила Мила. — Попросил бы свою бабку-балерину, чтобы она и меня взяла поступать? Ну а что, раз у неё муж там работает, он бы меня принял…
— Она не бабка, — зло возразил он.
— Вот видишь, даже она тебе дороже, чем я! — закричала Милка. — Балет, Хрусталёва… а я где-то сзади болтаюсь, как хвостик.
Слёзы ручьями хлынули у неё из глаз. Он никогда ещё не видел, чтобы подруга так рыдала — взахлёб, в голос. Это походило на истерику, но Пашка совершенно не знал, что с этим делать. Позвать кого-нибудь из воспитателей или учителей? Он сбегал за водой, принёс ей бутылку. Милка судорожно пила, проливая на себя, икая и всхлипывая, а он молча сидел рядом, испуганно гладил её по плечу и ждал, когда она хоть немного успокоится.
— Это неправда, — сказал он ей наконец. — Ну, что мне все остальные дороже, чем ты. И вообще… ты же обещала, что будешь дружить со мной до самой смерти! И что, вот так бросишь меня одного… в Москве?
— Ладно, — дрожащим голоском произнесла Мила. — Я скажу им, что согласна. Но только ради тебя, понял? Никогда этого не забывай.
— Понял, — выдохнул он, чувствуя, как гора упала с плеч. — Спасибо…
Милку забирали из детского дома весной. До Пашкиного поступления оставалось ещё два месяца. Мила выглядела незнакомой — в новом плащике, с аккуратно заплетёнными косичками, даже непослушную лохматую чёлку удалось усмирить заколочками-невидимками, этакая домашняя девочка получилась. Счастливые приёмные родители суетились вокруг неё. Пашка знал, что Мила выиграла хотя бы один бой — отвоевала себе право оставить своё имя.
Высоцкая обняла свою — теперь уже без пяти минут бывшую — воспитанницу и заплакала, не скрывая и не стесняясь этих светлых слёз. Милка тоже зашмыгала носом. Затем она повернулась к Пашке, и у него сжалось сердце от предстоящей разлуки. Два месяца — это не навсегда, но всё равно так долго…
Она подошла к нему и строго потребовала, глядя прямо в глаза:
— Обещай мне, что поступишь.
— Поступлю, — серьёзно сказал он. — Обещаю, Мил. Мы скоро увидимся.
Она кивнула:
— Я буду тебя очень-очень ждать…
=47
Санкт-Петербург, 2017 год
Пока они ехали обратно в гостиницу, Павел ещё несколько раз проверял телефон, уже даже не особо пытаясь скрыть своё беспокойство.
— Что-то случилось? — спросила Даша, наблюдая за ним. — Ты ждёшь важного звонка?
— Н-нет, — откликнулся он рассеянно. — Всё нормально, правда. Так… по делам должны позвонить.
Однако настроение его заметно ухудшилось по сравнению с тем, каким оно было в ресторане и вообще в течение целого дня, Даша не могла этого не отметить.
Павел, как и накануне, пошёл провожать её до номера, и когда они уже почти дошли, его мобильный наконец зазвонил. Даша не хотела специально следить за его реакцией, это вышло абсолютно случайно, но… она увидела всё: и как вспыхнули его глаза, и как он рывком вытащил телефон и бросил взгляд на дисплей, молниеносно считывая имя звонившего, и как торопливо поднёс его к уху.
Ответил он со смешанным выражением облегчения и раздражения, словно этот звонок был важен ему ровно столько же, сколько и неприятен.
— Ну? Что у тебя случилось? — нервно спросил он у неизвестного собеседника, но Даша готова была поклясться, что Павел сейчас разговаривает с Милой. Она прекрасно помнила эти его взвинченные интонации, сплетающиеся с волнением и беспокойством.
— Всё хорошо? Точно? А чего звонишь тогда?.. Ладно, понял. Я сейчас не могу разговаривать, — добавил он негромко. Даша отвернулась, словно всей своей спиной демонстрировала равнодушие и полное отсутствие интереса к этому разговору — достала ключи от номера и открыла дверь.
— Нет, не один… — всё-таки расслышала она позади себя (ну не зажимать же, в самом деле, демонстративно уши?). — Да, в Питере. Завтра. Пока…
Она выждала более-менее приличную паузу длиной в три секунды и обернулась. Павел стоял по ту сторону двери и смотрел на неё несколько растерянно. Впрочем, невзирая на витающую в воздухе неловкость, напряжение его явно отпустило — он выглядел более расслабленным и спокойным, чем был в такси.
— Извини, — выговорил он наконец, улыбнувшись уголками губ. — Нужно было ответить.
