Об этом свидетельствует, например, случай с почтенным дворянином Альваро де Монтальваном. Этот семидесятилетний старик в ответ на речь священника о блаженстве загробной жизни позволил себе заметить, что об этом мы доподлинно знать ничего не можем. Сказанное стало известно инквизиции, и Альваро арестовали. После проведенного по всем правилам следствия 18 октября 1525 года несчастного старика приговорили к конфискации имущества и вечному тюремному заключению; последнее, правда, вскоре заменили домашним арестом. В 1571 году священник Лидуэньа де Озорио обмолвился, что епископы Тридентского собора заслуживают сожжения, так как взяли на себя роль папы. За это валенсийский трибунал приговорил его к «сильному отречению», лишению сана, шестилетнему заключению и вечному изгнанию из Валенсии. В 1582 году адвокат Пабло Эрнандес добровольно признался суду, что однажды в пылу спора сказал, будто не все канонизированные действительно святые. Он был приговорен к «легкому отречению», штрафу в 6000 мараведи; причем этот приговор должны были прочитать в церкви во время мессы. Эрнандес пожаловался на приговор Супреме, которая отменила публичное чтение в церкви, но увеличила штраф до 20000 мараведи.
Наказания за еретические высказывания были крайне разнообразны, как, собственно, и сами высказывания, могущие послужить причиной обвинения. Во всех мыслях, словах, выступлениях и сочинениях лучшей части испанского общества, в особенности в теологических трудах, инквизиция искала повод для привлечения их авторов к ответственности. Все это крайне печально отражалось на духовной жизни Испании.
К той же группе преступлений принадлежало богохульство. С первых же дней своего основания инквизиция стала требовать для себя права наказывать богохульников, которых считала еретиками. В 1534 году мадридские кортесы жаловались королю Карлу V на то, что инквизиция арестовывает людей, которые во время игры в карты или вообще в пылу гнева позволяют себе богохульственные выражения; особенно беспокоило жалобщиков, что эти аресты и последующее, пусть даже самое легкое наказание трибуналом отражаются не только на непосредственном виновнике богохульства, но и на его потомстве, которое таким образом теряет «чистоту крови» в нисходящем поколении. Ввиду этого кортесы ходатайствовали перед Карлом, чтобы богохульство строжайшим образом наказывалось светскими судами, но отнюдь не инквизицией.
Король не дал прямого ответа на это ходатайство, ограничившись заявлением, что инквизиция может наказывать лишь за такое богохульство, в котором присутствует ересь. После этого пыл инквизиции в отношении богохульников несколько остыл; тем не менее в доступных нам отчетах об аутодафе случаи богохульства время от времени продолжают встречаться.
Когда инквизиция только была введена в Кастилии, преследование гадателей и магов не входило в ее компетенцию. Но в 1500 году вышел королевский эдикт, который предписывал коррехидорам и судейским чинам следить за тем, чтобы в их округах не было людей, занимающихся гаданием о будущей жизни; если таковые найдутся, их следовало арестовать, причем светские лица отдавались юрисдикции светского суда, духовные — духовного. Однако инквизиция, стремившаяся забрать себе побольше власти, тут же попыталась заявить свое право расследовать все дела подряд — как лиц светских, так и лиц духовных. В 1501 году сарагосский трибунал арестовал несколько некромантов и обратился к Супреме с вопросом, как поступить с имуществом арестованных. Так как дело, по-видимому, впервые рассматривалось инквизицией, великий инквизитор, сам высказавшись за конфискацию, отправил все-таки свое постановление на утверждение короля. Фердинанд известил архиепископа о необходимости обсудить этот вопрос на общем собрании компетентных лиц, и это собрание решило, что конфискованное имущество гадателей и магов должно принадлежать королю.
Первыми сожженными по приговору инквизиции гадателями стали Мартин де Сориа и Гарсиа де Горуалан. Это произошло 16 июня 1511 года в Сарагосе. Такое расширение сферы деятельности инквизиции вызвало недовольство простого народа, в котором маги и гадатели всегда были популярны; поэтому были выпущены инструкции, согласно которым ведению инквизиции подлежали лишь магические действия, содержащие в себе еретические начала. Эта оговорка, очевидно, сильно отразилась на действиях инквизиторов, так как в 1511—1574 годах в Арагонии, несмотря на большое количество аутодафе, отмечено только три случая сожжения гадателей. Примерно такая же ситуация была в Кастилии, Наварре и других местах. Это не значит, что инквизиция безропотно приняла отведенную ей роль. В 1552 году епископ Симанкас подверг критике разделение магии на два вида и высказал мнение, что нечистая сила действует в каждом виде магии, и так как нельзя никогда с уверенностью сказать, в каком проявлении магии находится элемент ереси и в каком он отсутствует, то инквизиция должна распространять свою компетенцию на все случаи магии и не делать между ними различия. Однако Супрема не решилась целиком примкнуть к взглядам Симанкаса. В 1568 году она вынесла порицание инквизитору барселонского трибунала за то, что он наложил наказание на некоего Перебону Ната, гадавшего больной женщине; подобные преступники, указывала Супрема, не подлежат ведению инквизиционных трибуналов — пусть их судит обычный духовный трибунал.
Но, как всегда, отдельные трибуналы не во всем соблюдали указания Супремы. В 1567 году сарагосский трибунал приговорил четырнадцатилетнего юношу Хуана де Матеба к 50 ударам розог, шести годам монастырской жизни, а по окончании этого срока к году изгнания за то, что он выдавал себя за человека, обладающего способностью видеть предметы сквозь всякую поверхность (помимо, что любопытно, синего цвета) и, следовательно, различающего глубоко под землей все, что в ней находится. В 1585 году тот же трибунал осудил Грасию Мелеро за то, что она откусила палец у повешенного, дабы использовать его в магических целях.
Сложное дело рассматривал в том же 1585 году толедский трибунал. Эльвира де Сеснедес, уже имевшая к тому времени ребенка, совратила свою госпожу и стала жить с ней и с другими женщинами половой жизнью. Когда это вышло наружу, она сумела убежать от преследования, переодевшись в мужское платье. Позже, выдавая себя за мужчину, она поступила на военную службу, а затем оказалась в Мадриде, где выучилась на хирурга. Она даже сочеталась узами брака с молодой девушкой, но что-то, видимо, в поведении молодого мужа вызвало сомнения у окружающих, и его подвергли принудительному медицинскому осмотру, который, впрочем, установил, что он — мужчина. Но сомнения не исчезли, и магистрат Оканьи, где к тому времени оказалась необычная супружеская чета, передал Эльвиру инквизиции. Инквизиционные врачи на этот раз признали ее женщиной, а все, что с нею происходило, объяснили воздействием магии и демонических сил. После этого Эльвира, которая, вероятно, была гермафродитом, была выведена на аутодафе, где ее приговорили к «легкому отречению», 200 ударам розог и десятилетней бесплатной службе в больнице.
К магам-еретикам инквизиция с конца XVI века стала относить астрологов, которых к этому времени в Испании развелось очень много. 7 октября 1663 года в Толедо был осужден за занятие астрологией священник Сакоме Прамосельяс — его приговорили к трем годам каторги и затем к вечному изгнанию из Испании. В 1667 году печальная участь постигла монаха Лопеса Монтесиноса, которого за гадание по звездам отправили в четырехлетнюю африканскую ссылку. Наказания эти, если сравнить их с наказаниями за другие магические действия, выглядят достаточно суровыми. Например, в 1659 году толедский трибунал арестовал Хуана Северино, который утверждал, что имеющийся у него череп, изукрашенный серебряными вещицами, излечивает людей от трехдневной лихорадки. Суд вынес ему порицание, угрожая в случае рецидива сотней розог; череп отняли и бросили в яму, а серебро с него пошло в погашение суммы, которую Северино должен был внести за свое содержание в тюрьме.
