— Древние что-нибудь придумают, Аделия, — начал вдруг Энран и я поняла, что мои мысли были доступны ему и он не постеснялся прочитать каждую. — Если бы ты должна была уничтожить вселенную, Дождь не допустил бы твою инициацию.
— А если… если им надоело жить? Если им стало скучно в полностью исследованной вселенной? Мы ведь не знаем, на что сейчас способны древние. Не знаем, как обстоят у них дела. Что изменилось. Ведь изначальные… изначальные тоже иногда уходят. Бесконечная жизнь — это проклятие.
Я заглянула в его лицо. Волевое. Умное. Серьезное. И такое красивое. Сердце дрогнуло. И сложно было разобраться, то ли это мои страхи, то ли восхищение мужчиной.
— Вопрос восприятия, Аделия. И прости, что прочитал твои мысли, ты совсем не закрыта, я машинально.
— Да нет, закрыта. Может, это руна?
— Возможно. Ты ведь читаешь мои эмоции, вполне вероятно, рано или поздно дойдешь и до мыслей. Я просто их лучше контролирую.
Мужчина подмигнул и переместился ко мне. Не успела и пикнуть, как меня усадили на колени, заключили в нежный плен объятий, поцеловали жарко.
— Ты не права, Аделия, если я захочу, тебя никто и никогда не посмеет забрать у меня, — прошептал он, перемежая слова поцелуями. — А я хочу.
— А если я не хочу быть зависимой?
— Мы уже зависим друг от друга. Мы связаны руной, чувствуем друг друга, обмениваемся энергией, мыслями. Древние сказали бы, что мы — истинная пара, предначертанные.
— Это если бы руна появилась у меня естественным путем, а не по дурости, — заметила я и хмыкнула.
— Не думаю, что это играет роль. Ты получила мою руну и выжила. Теперь ты принадлежишь мне, а я тебе.
— То есть ты предлагаешь думать, что я не фартайя, а лишь твоя избранная?
Меня не отпускало ощущение, что он пытается меня обмануть, а сам уверен на сто, двести, триста процентов, что я и есть та самая искра, что уничтожит все разумное во вселенной.
— Да, зароем голову в песок хотя бы временно. Поживем, посмотрим, как будут развиваться события, — предложил наследник. — В общем, до разговора с Дождем не нервничаем и не волнуемся. Договорились?
— Договорились. Хотя… страшно.
— Не бойся. Это все равно бесполезно.
Горячие губы коснулись шеи, тяжелые руки легли на мои бедра, погладили их осторожно, будто опасаясь отказа. Но его кровь бурлила, энергия текла ко мне рекой и меня вновь охватывала эйфория танца любви, жизни и смерти.
— Ты меня отвлекаешь или утешаешь? — мурлыкнула я довольно. — Большое количество энергии делает меня капельку шальной.
— Вот и отлично. То, что нужно, — усмехнулся мужчина. — Из меня выходит неплохой утешитель.
— Ну, я не уверена, что отличный…
— Я тебе докажу!
Я рассмеялась, собрала волосы в хвост и перекинула их через плечо, чтобы не мешать изначальному с подбором аргументов.
Пальцы тут же пробежались по моей одежде, расстегивая магниты, стягивая ненужную, мешающую ткань. Кожа к коже. Дыхание к дыханию. Он забывает о врожденной склонности к порядку, разбрасывая нашу одежду. Я улыбаюсь ему, закрываю глаза, чтобы лучше чувствовать нашу связь через руну, ощущать огонь его страсти, сладкую, волнующую энергию, наполняющую меня до краев.
Восхитительно хорошо. Горячо. Остро.
Мы по-прежнему в кресле. Обнаженные. Счастливые. Пьяные от взрывающихся разрядов энергии на нашей коже. Я сижу на нем верхом и любуюсь этим танцем огня и льда. Наслаждаюсь бесстыдно. Касаюсь пальчиком бугрящихся мышц, расцвеченных всеми цветами радуги.
— А раньше ты светился только оранжевым, красным и голубым.
— Мы обмениваемся энергией. Остальная твоя. Или наша.
Наша. Волшебное слово, вызывающее во мне томное тепло. Хочется закрыть глаза и обмякнуть в его руках, доверившись раз и навсегда. Но я так не могу.
— Ты обещал меня утешить. Одного энергетического обмена мало, — намекаю «в лоб».
— Ты же говорила: «Никакого секса», — ехидно заявляет этот негодяй, но притягивает меня к себе и, наконец, целует.
Наши ощущения смешиваются в шейкере страсти, разливаются по телу огненным коктейлем, вынося напрочь из реальности.
Вселенная взрывается и меркнет. Остаемся лишь мы двое. И бездна эмоций, сжигающих, испепеляющих.
Его руки повсюду. Тело обожжено поцелуями. Клеймящими. Собственническими. Жадными.
А бьюсь в его руках. Двигаюсь в бешеном ритме. Схожу с ума. То вырываюсь, не в силах вынести невозможно-прекрасное буйство чувств, ощущений, эмоций, то приникаю к нему в попытке усилить их и окончательно унестись за пределы вселенной.
Он точно улавливает момент, когда необходим мне. Сжимает талию, фиксируя, не позволяя двигаться, и несколькими толчками подводит меня к пропасти, куда я, счастливая, падаю. И лечу на полной скорости, не в состоянии прийти в себя.
Отрезвление приходит не сразу. Чувствую, как меня несут в душ. Безвольно стою под ароматными пенными, приятно щекочущими струями, затем вновь нежусь в его руках, меня укрывают легким словно перышко одеялом.
— Аделия, заблокируй дверь.
— А ты?
— Меня вызывают, извини, искорка. Если успею, вернусь к твоему пробуждению. Заблокируй дверь.
— Ладно.
Легкое, едва ощутимое разочарование, но я в точности выполняю обещанное и сразу проваливаюсь в сон.
Из которого меня вырывают чужие руки.
— Аделия, — шепчет знакомый голос.
Но не тот!
Меня словно ледяной водой облили. Я подскочила в постели, натягивая на себя одеяло.
— Что ты здесь делаешь, Марн?! Свет! — приказываю уже роботу.
Свет не включается и я понимаю, что робот взломан варварскими методами. В голове миллиард мыслей, испуганных и злых вперемешку.
— Включи свет! — требую у кота.
— Я и так прекрасно вижу, — отвечает тот, вольготно развалившись на нагретом мною месте.
Вскакиваю. Бью по стене в надежде, что сенсоры работают отдельно. Везет. Через пару мгновений предстаю перед наглым каркалом в полевом облачении — черный комбинезон, черная майка под ним, высокие черные ботинки на прочной и легкой подошве. Волосы собраны в пучок. Воля — в кулак.
Ярость не застилает глаза. Напротив, проясняет мозг Проверяю коммуникатор. Отключен. Прислушиваюсь к ощущениям — Энрана на планете нет, это знаю отчетливо и точно. Приходится полагаться только на себя.
Марн ждет меня уже полностью одетый.
— Пойдем.
Он кивает на дверь. И выглядит спокойно и уверенно.
— Это похищение?
— Для тебя — возможно, — отвечает не колеблясь.
