Это не мужчина. Машина. Смертоносная.
Откуда только у него берутся силы? Голодный зверь. Ненасытный.
Но в этом безумном мире он мой единственный ориентир. Тот, кто действительно способен оградить и спасти от гибели. Пусть остается груб и жесток, пусть унижает и угрожает, говорит все те жуткие вещи, перемежает речь браными словечками. Его член жаждет меня. И это не меняется.
Я боялась, проведенный обряд оттолкнет Марата, необходимость взять меня прилюдно вступит в конфликт с его собственнической натурой. Однако на силе желания ритуал никак сказывается, разве что подкрепляет одержимость, подливает масла в огонь.
Я не уверена, сумею ли совладать с той буйной стихией, которая таится в этом страшном и жестоком мужчине. Одним сексом и голыми рефлексами сыт не будешь, а кроме этого нас ничего не связывает. Между нами зияет огромная культурная пропасть.
Чуть потягиваюсь, выгибаюсь, предоставляя хозяину полную власть над собой. Поворачиваю голову и содрогаюсь. Мой взгляд падает на проклятое кольцо. Бриллианты вспыхивают огнем в лучах рассветного солнца. Это безумно красиво, должно вызывать восхищение, завораживать причудливой игрой пламени. Но меня пронизывает лишь дикий, утробный страх, первобытный ужас, который невозможно побороть. Обычно я стараюсь не смотреть на знак жертвы, изгоняю из головы любые мысли о нем, отвлекаюсь, пытаюсь не замечать проклятую драгоценность. Иначе просто сойду с ума. Я и без того застываю в шаге от безумия. А от осознания того, что на мне постоянно надето ювелирное украшение, щедро пропитанное чужой кровью, муками и болью, точно легче не станет.
— Я видела драгоценности твоей сестры, — говорю тихо. — Внизу выставили несколько деревянных ящиков. Я не удержалась и заглянула внутрь. Там было множество подобных изделий, как будто разные предметы из одного комплекта.
Марат молчит. Лишь его пальцы крепче впиваются в ягодицу, причиняя боль. И зубы царапают кожу на шее, сжимаясь сильнее.
— Такое странное кольцо, — продолжаю мысль. — Его невозможно снять, от него никак не избавиться.
Сколько раз я пробовала. Бывало, до крови палец раздирала. Ничего не получилось. Чертова безделушка оставалась на руке, сидела как влитая. Дьявольский механизм не позволял от нее избавиться.
— Кому понадобилось создавать подобный предмет? — наконец, озвучиваю то, что давно меня терзало. — И главное — как твой отец позволил Амине надеть настолько жуткую драгоценность? Если только…
Осекаюсь. Судорожно втягиваю воздух и продолжаю крамольную речь.
— Неужели он сам это кольцо на нее надел?
Горячая ладонь перемещается выше, пальцы обводят линии клейма, едва дотрагиваясь до кожи.
— Нет, не надевал, — холодно произносит Марат. — Но он позволил этому произойти.
— Как? — вопрос вырывается невольно. — Я не понимаю… Почему?
— Отец дал слово, — чеканит мрачно. — Еще до рождения Амины. Потом пожалел. Понял, что совершил ошибку. Когда обещал, не представлял, как все обернется. Но его слово кремень. Раз клятва сделана, надо выполнять.
— Что за клятва?
— Тебе зачем? — ведет пальцами вдоль позвоночника, действует с обманчивой нежностью.
— Это кольцо сейчас на мне, — сглатываю. — Я бы хотела узнать всю правду о нем.
— Ты знаешь все, что должна, — отрезает холодно, зарывается ладонью в мои волосы, дергает, вынуждая вскрикнуть. — Дела прошлого тебя не касаются.
— Мне… Больно, — сдавленно выдыхаю.
— Будет больнее, если продолжишь задавать вопросы, — припечатывает льдом. — Твоя единственная забота мой хер обрабатывать.
— Как скажешь, — проглатываю враз набежавшие слезы, всхлипываю.
Марат целует меня в щеку, точнее просто губами прислоняется и ниже опускается, по горлу движется, жарким дыханием помечает.
— Когда на выставку пойдем? — интересуется вкрадчиво.
— Что? — не верю своим ушам.
— Ну, ты вроде на выставку хотела или на спектакль, — замечает ровно.
— Да, но…
— Сегодня пойдем, — заявляет таким тоном, что никогда поспорить не рискнешь. — Выбирай куда.
* * *
Мой доступ ко внешнему миру строго ограничен, поэтому афишу оперного театра я просматриваю исключительно под личным контролем Марата. Это знаменательный момент. Впервые получаю доступ в Интернет.
— Сегодня премьера «Фиделио», — сообщаю своему палачу. — Признаюсь, я не слишком хорошо ориентируюсь в твоих предпочтениях, поэтому довольно сложно подобрать подходящий вариант.
Господи. О чем я вообще сейчас болтаю? Хоть в нашу первую встречу Марат выставил себя заядлым театралом, это совсем не соответствует истине. А что ему тогда нравится? Кино? Боевики? Модные фильмы со спецэффектами, где все грохочет и взрывается?
— Ты на свой вкус выбирай, — бросает безразлично.
— Возможно, нам стоит посетить кинотеатр, — начинаю осторожно. — Я уверена, там тоже показывают немало интересного. Сейчас изучу расписание сеансов на текущую неделю, выберем что-нибудь захватывающее.
Открываю новую вкладку в браузере, вбиваю запрос.
— Стоп, — выдает Марат. — А чего искать-то? На это «Фигаро» у тебя глаза загорелись. Туда и пойдем.
— «Фиделио», — поправляю мягко.
— Похрен, — отмахивается. — Во сколько движуха?
Послушно возвращаюсь к странице оперного театра, проверяю время представления и не удерживаюсь от разочарованного возгласа.
— Что не так? — спрашивает Марат.
— Билеты распроданы, — проясняю ситуацию. — Ничего не выйдет. Ну, ладно. В кино тоже будет неплохо.
— Подожди, — усмехается. — Не дергайся.
Достает мобильный телефон, набирает кого-то.
— Нужны билеты в оперу, — заявляет холодно. — Срочно. Сегодня. Самые лучшие места. На «Фи…», хм… блять. Короче, разберешься.
— «Фиделио», — подсказываю робко.
— «Фиделио», — повторяет Марат и прибавляет: — Давай. Быстро. Чтоб через час все привез, иначе башку оторву.
Почему-то я ему верю. Сразу. И билеты раздобудет. И башку оторвет. Все грядущее от его собственных желаний зависит. Никто не помешает. Не остановит. Этот мужчина всегда прет напролом, как каток. Обходных путей для него не существует.
— Спасибо, — говорю, когда он завершает вызов и убирает телефон обратно в карман.
— Потом отблагодаришь, — выдает, оскалившись.
Представляю. Четко. Ярко. В самых сочных красках. Очередная ночь, стирающая грани приличия напрочь.
— Надеюсь, тебе понравится, — пытаюсь вернуть разговор в мирное русло непринужденной светской беседы.
Его ухмылка становится шире. Опаснее. Недвусмысленно намекает на очевидные вещи. И мои колени слабеют, а бедра сводит дрожь. Остается порадоваться, что сижу на стуле, вот потому и держусь, не стекаю лужицей на пол.
