— Опера, — уточняю, ощущая, как горят мои щеки. — Это единственная опера Бетховена. На создание окончательной версии ушло около десяти лет. Первая постановка провалилась, вторая редакция также не имела успеха. Работа над шедевром требует сил и времени.
Марат молчит.
Я чувствую себя полной идиоткой. Ему скучно слушать мои рассказы. Да и опера сама по себе вряд ли такого человека впечатлит и зацепит.
Он приближается вплотную, проводит пальцем по губам, заставляя приоткрыть рот.
— Складно воркуешь, — хмыкает. — Молодец.
Я интересую его только в сексуальном плане. Я для него кусок мяса. Без мыслей, без эмоций. Кукла. Игрушка для извращенных забав.
А может, есть надежда? Очертя голову, бросаюсь в омут. Рискую разломать хрупкое равновесие, столь странно и неожиданно установившееся между нами.
— Ты разрешишь мне увидеть маму? — спрашиваю прямо, резко меняю тему беседы, выражаю то, что тревожит и грызет с первого дня заточения. — Когда-нибудь. Хотя бы единственный раз. Или позволь поговорить по телефону. Пожалуйста. Сам выбери дату. Обещаю, не стану ничего ей передавать, просить о помощи… Ты ведь понимаешь, да? Никогда не подвергну ее подобной опасности.
Пальцы Марата вмиг перемещаются на мое горло, поглаживают и сдавливают. Несильно. Однако ощутимо до колючих мурашек, до леденящего озноба, до судорожной дрожи. И я прогибаюсь помимо воли. Голову кружит.
— Понимаю, — холодно произносит он. — Но это ничего не меняет.
— Почему? — закусываю губу. — Прошу, подумай. Не нужно сразу давать ответ. Я же не настаиваю на немедленной встрече.
— Этого не будет, — отрезает Марат. — Не о чем тут думать.
— Зачем ты… зачем…
— Хочешь привлечь внимание моего отца? Братьев? Хочешь, чтобы моя родня твоей семьей занялась?
От хлестких вопросов внутренности враз выкручивает. Кровь в жилах стынет, кожу покрывает изморозь.
— Моя мама, — роняю сдавленно. — Она ведь тут совсем не при чем. Она не родственница Стрелецких.
— Никто не посмеет тронуть тебя, — усмешка кривит полные губы. — Зато ее тронут запросто.
— Нет! — восклицаю с ужасом. — Ты же не допустишь… ты…
— Вам нельзя общаться, — чеканит Марат. — Даже по телефону. Никак. Смирись. Забудь о ней.
— Она моя мать, — бормочу глухо. — Как я могу забыть?
— Помни свое место, — сдавливает мое горло сильнее. — Какой хозяин будет устраивать для рабыни семейные свидания? Ты должна обслуживать меня. Забудь прошлое. Возврата нет и не будет.
Он прав. Для его безумных родственников подобное действительно будет выглядеть до жути подозрительно. И меньше всего на свете я желаю привлечь внимание голодных и диких хищников к моему самому родному и близкому в мире человеку.
— А что ей сказали? — интересуюсь тихо. — Обо мне. Обо всем этом. Как объяснили мое исчезновение? Она же наверняка переживает.
— Правду сказали, — бросает Марат и отпускает меня.
— Правду? — закашливаюсь от волнения. — Какую правду?
— Что долг за мужа отрабатываешь, — поясняет ровно. — Денег Стрелецкий не нашел, вот и пришлось отдавать женой. Закончится срок взыскания — тебя отпустят.
Ну, конечно. Отпустят. Навсегда.
Я напрасно стараюсь сглотнуть горечь, избавиться от жуткого полынного привкуса во рту, принять и понять происходящее. Хотя что это изменит? Абсолютно ничего. Мое мнение никогда здесь никого не волнует. Я ничего не решаю.
Обычная рабыня. Безмолвная. Бесправная.
— Мать у тебя умная, — продолжает Марат. — Сразу поняла что к чему. Лишних вопросов не стала задавать. К ментам не побежала. Ждет.
Киваю.
Отличный ход с их стороны. Практически не лгать. Не выдумывать небылицы. Просто сообщить часть правды. И стараться особо не надо, проявлять фантазию незачем.
Боже. Бедная моя мама. Как она сейчас?
— Ей даже наши фотографии показали, — ухмыляется Марат.
А у меня тут же сердце сжимается.
— Фотографии? — опять глупо переспрашиваю. — Какие фотографии?
— Из торгового центра. Как мы в ресторане обедаем.
Едва удается выдохнуть.
— Или ты из примерочной фотки хочешь? — издевательски хмыкает. — Могу организовать нарезку из видео. Или проще целое кино ей прокрутить?
Нервно мотаю головой. Губы разлепить не способна.
— Да шучу я, — отмахивается. — Собирайся в эту свою оперу. Или нужно прикупить чего? Тряпья какого?
— Ничего не нужно, — бормочу. — А что… что мама сказала? Когда фото увидела.
— Откуда мне знать? — пожимает своими огромными плечами. — Я лично с ней не встречался.
Это к лучшему. Определенно.
Выключаю компьютер.
* * *
Выходит, рабыню разрешено выводить в свет. Или Марат не спрашивает разрешения?
Пребываю в напряжении. Как на остро заточенных иглах восседаю. Почти игнорирую происходящее на сцене.
Хотя опера потрясающая, а места у нас и правда самые лучшие. Как будто заранее заказывали, а не накануне получили. Идеальный обзор. Отличное звучание. Просто настоящая мечта.
А я не могу расслабиться ни на секунду. Переживаю насчет того, как Марат воспримет подобное развлечение, ведь к такому времяпрепровождению он точно не привык. То и дело бросаю взгляд на своего тюремщика, украдкой рассматриваю его гордый профиль, жесткий, точно из камня вытесанный.
Ладно. Возможно, все неплохо? Мой палач смотрит на сцену. Спокойно. Не зевает, не засыпает. Добрый знак. Верно?
— Как тебе? — интересуюсь вкрадчиво, когда начинается антракт после первого действия, даже дыхание задерживаю в ожидании ответа.
Марат поворачивается ко мне всем корпусом и прожигает горящими черными глазами, обдает самое нутро адским пламенем.
— Хрень, — ухмыляется, обнажая крепкие звериные клыки. — Сказочная. Но заряжают красиво.
— Тебе не нравится? — нервно облизываю губы.
— Нормально, — берет меня под руку и выводит в коридор.
— Ты ведь понял, что… — начинаю и осекаюсь, пытаясь подобрать более обтекаемую формулировку. — Ну, сюжет не всегда…
— Баба в мужика вырядилась, — отвечает со смешком. — Вроде мужа спасает. Дурит урода, который держит парня в плену. Еще девка какая-то в ту переодетую бабу втрескалась по уши. Уловил суть?
— Пожалуй, — натянуто улыбаюсь.
В столь упрощенной интерпретации все действительно звучит не очень привлекательно. Этот синопсис едва ли пробудит восторг. Не стоило мне проводить эксперимент, заранее обреченный на феерический провал.
