Господи, я думала, у нас… у меня больше времени. Пара месяцев. Год. Я думала, сумею пробить стену. Выбраться.
— А чего ты ждала? — холодно спрашивает Марат. — Что я семью предам? Род? Имя? Весь наш клан к дьяволу отправлю? Стану изгоем как мой покойный братец? Ну, так он пошел на риск не ради бабы. Там ставка гораздо выше попалась.
Он отпускает мое горло. Разрушает контакт, лишь для того, дабы в следующую секунду завалить меня на кровать опять, подмять под себя, накрыть заледеневшее тело своим дико разгоряченным и вновь заведенным до предела. Ввергнуть в ужас, во мрак, толкнуть в густую темноту студеных вод, а после жестоко ослепить пламенем жертвенного огня.
— Говори, — рычит. — Чего ты хотела? Чтоб я ради твоей пизды всю свою родню продал? Чтоб наплевал на веру? На законы? На месть? На долг?
— Я просто…
Из глаз что-то льется. Обжигающим соленым потоком. Срывает плотину контроля, сдирает маску за маской. Обнажает истину. Открывает все настоящее.
— Я просто хотела тебя любить, — выпаливаю.
Едва ли соображаю, что именно произношу. Неосторожные слова вырываются прежде, чем успеваю понять их смысл и остановить себя, прикусить язык, чтобы лишнего не наболтать.
Но поздно. Слишком поздно.
Марат отшатывается от меня, как от прокаженной. Резко отодвигается и поднимается, смотрит точно на безумную. Кривится. Видимо, ощущает брезгливость. Ничего не говорит, молча покидает комнату.
Глава 55
Отчаяние. Тупое. Муторное. Вязкое. Накатывает тягучей волной, увлекает на самое дно. Уничтожает, душит, давит так сильно, что практически кости дробит. Угнетает.
Я немею изнутри. Разрушаюсь. Самостоятельно. Без посторонней помощи. Обращаюсь в руины себя прежней. Растворяюсь, превращаясь в бесплотную и бесполезную тень. Теряю последний контакт с окружающей реальностью.
Смерть — вопрос времени. Ближайшего. Обратный отсчет запущен. Теперь уже официально. Бой часов оглушает, а исход предрешен.
Как бы вы провели свой единственный оставшийся на земле день? Час? Минуту? Миг? На что бы потратили драгоценные секунды?
Я не могу увидеть собственную мать. Не могу покинуть периметр тюрьмы. Здесь и погибну. Взаперти. А может, меня порадуют напоследок, вывезут на волю, позволят совершить глоток воздуха, прежде чем окончательно перережут горло.
Во рту горечь. В голове пустота. Внутри ничего. Совсем. Вообще. Никак. Вырвано с мясом.
Чего ждет Марат? Зачем тянет? Пусть сразу убьет. Пусть уже покончит с этим. Все равно нам больше ничего не выиграть.
Нам. Ха. Что за бред я сейчас несу? Нет никаких «нас». Нет и не было никогда. Ему лишь моя плоть интересна. До сих пор. Как в первый раз. Завалить и драть. Жестко, цинично. Вот и не спешит казнить. Будет иметь свою вещь до последнего.
Меня тошнит. Воротит от него, от этих чудовищных решений. На физическом уровне. Я ощущаю спазмы в желудке. Перед глазами расплываются и без того смутные контуры окружающего мира, тело прошибает липкий ледяной пот.
— Тебе нужно поесть, — настойчиво говорит Замира, заходит в комнату с подносом, на котором щедро разложены разные вкусности.
Я смеюсь. Истерически, дьявольски. Заставляю женщину вздрогнуть и отпрянуть в сторону, сделать шаг назад.
— Убирайтесь! — бросаю резко.
Она молчит. Вероятно, прекрасно понимает причину моего гнева, догадывается о грядущем. Возможно, знает гораздо больше меня самой.
Интересно, а место расправы ей уже известно? Точные координаты? Время? Дата? Способ приведения вердикта в действие?
Боль вгрызается в грудь каленым железом.
Я думала, я справлюсь. Встречу свою смерть достойно. Ложь. От первого до последнего слова. Не думала я ни о чем таком, не осознавала. Уперто надеялась на чудо.
Дура. Идиотка.
Но нельзя показывать слабость. Нельзя.
Я выдержу. Я справлюсь. Я…
— Уходите, — повторяю мрачно, с особым нажимом. — Прочь. Проваливайте отсюда. Я не хочу никого видеть. Никого, ясно?
Что-то в моем голосе заставляет ее подчиниться. Без лишних вопросов. Удалиться. Однако поднос Замира оставляет, просто ставит на стол, поворачивается и покидает спальню. Видно, надеется, что я все же уступлю голоду.
Черта с два.
Я не притронусь к этой еде. Я даже воду пить не стану. Какой смысл поддерживать жизнь в том, что и так обречено на верную гибель? Я больше не буду играть по их правилам. Я не вещь, не рабыня, не животное. Я никому не принадлежу. Пусть глупый и бесполезный, но протест. Мне нужно понимать, что я еще способна сопротивляться. Даже так. И тут. На самом краю. Нет. Далеко за краем.
Беру поднос, толкаю дверь ногой и выбрасываю все за порог. Не глядя. Выпускаю ярость, злобу. Звон битой посуды. Грохот столовых приборов. Все это только раззадоривает. И вот уже мучительно тянет разнести целую комнату: разломать мебель, разбить зеркала, стекла раскрошить в порошок.
Закрываюсь. Сползаю на пол, стекаю вниз. Медленно. Безвольно. Жаль, не выйдет запереться на замок.
Хотя разве это остановит Марата?
Никакая дверь не спасет. Ничто не станет преградой. Он придет за мной и убьет. И плевать ему на чувства. Плевать на…
Стоп. Что я опять несу? Какие чувства?
Опять смеюсь. А из глаз слезы льют градом, кожу солью выжигают. Роняю до предела разгоряченную голову на заледеневшие ладони.
Никто не заставлял меня раздвигать ноги на ширину души. Никто не просил. Не принуждал. Нож к горлу не подставлял. Я сама виновна, что влипла в это.
Влюбилась в палача.
Это «стокгольмский синдром». Защитная реакция психики на стресс. На плен. На гребаное заточение. Если бы я вернулась на волю, то через пару месяцев реабилитации и походов к хорошему психологу даже не вспомнила бы про свою одержимость этим ублюдком.
Или нет? Хотя какая разница. Теперь ничто не имеет значения.
Жестокая ирония. Жуткая.
Зверь спас свою добычу от других зверей, однако все равно обрек на неминуемую гибель. Выиграл несколько жалких дней. И проиграл целую жизнь.
А если бы поделился с ними…
Если бы поделился, я бы сразу умерла. Прямо там. Я бы вены себе перегрызла. Жилы перекусила. Лучше сдохнуть, чем позволить другим мужчинам коснуться.
А ему, выходит, можно?
Вздыхаю. Тяжело. Рвано. Судорожно. Ему можно все. Абсолютно. Ограничений не существует.
Так. Хватит себя жалеть. Пора завязывать с истерикой. Мои страдания никак не помогут и не спасут. А что тогда спасет? Где искать выход? Как выбраться из горящего капкана?
Оглядываюсь по сторонам. Лихорадочно. Глотаю отчаяние. Пытаюсь принять утробный ужас как неотъемлемую часть себя. Пытаюсь привыкнуть к леденящему душу шоку.
