Отчаяние затапливает изнутри. Мне не выбраться. Не спастись.
Нет. Хватит. Рано сдаваться.
Марат закатывает рукава и разводит костер, устраивает мангал. А я слежу за его движениями как под гипнозом. Сижу на сырой траве, поджав под себя ноги. Абсолютно голая. Но холода совсем не ощущаю. Наоборот. Бросает в жар.
Я пытаюсь придумать новый план. Как нагнуть этого урода. Как его продавить. Как задурить ему голову. Как войти в плоть и в кровь, стать единственной слабостью.
Я хочу, чтобы он превратился в моего раба, склонил свою упрямую башку. Но пока на коленях опять оказываюсь лишь я.
— Чего затихла? — спрашивает Марат, бросает кусок мяса на решетку.
— Думаю над новыми уловками, — отвечаю ровно.
— Валяй, — заявляет насмешливо. — Удиви меня.
— Я просто не привыкла ходить без одежды. Хотела прикрыться. Неужели это так плохо?
— Твоя единственная задача — обрабатывать мой хер, — выдает холодно. — Для этого одежда не нужна.
Он становится все грубее. Дурной знак.
— Будешь встречать меня в чем мать родила, — продолжает без эмоций. — Я сам выберу в каком порядке иметь твои дырки.
Невольно дергаюсь. Обнимаю себя руками в тщетной попытке защититься.
— Грудь не закрывай, — резко произносит Марат. — Хочу видеть твои соски.
Подчиняюсь, превозмогая дрожь.
— Не думала, что тебе так сильно нравится унижать женщин.
— Ты не женщина, — обрывает с кривой усмешкой. — Жертва.
— Это ничего не меняет.
— Это меняет все.
Он переворачивает кусок мяса, а я гадаю, как подобраться к главному вопросу, к тому, что грызет и волнует сильнее всего.
— Дай мне позвонить матери, — заявляю прямо, как есть. — Пожалуйста. Я же буду при тебе говорить. Ничего лишнего не скажу.
— Нет, — следует короткий ответ.
— Прошу, — повторяю с нажимом. — У нее больное сердце. Она места себе не находит. Я хоть пару слов…
— Ты оглохла? — рявкает: — Нет.
— Я не стану лишний раз ее волновать, не начну намекать на правду, никак не…
— Забудь об этом.
— Марат.
— Никогда.
— Она моя мать.
Молчит. Не тратит слова попусту. Одним выражением лица четко дает понять: разговор окончен.
Ладно. Я отступаю. Но не сдаюсь.
— Жрать хочешь? — спрашивает с усмешкой. — Лови.
Подхватывает готовый кусок мяса и швыряет в сторону. В траву. Вздрагиваю как от удара под дых.
Он хочет, чтобы я… Что?! Ела с земли? Как животное? Как его послушная собачонка?
Подавляю вспышку ярости.
— Ты позволишь мне позвонить матери? — совершаю очередную попытку. — Тогда я сделаю все, что прикажешь.
— Нет, — отрезает мрачно. — Но это будет твоя единственная еда на ближайшие дни.
— Что? — не удерживаюсь от удивленного возгласа.
— Кроме моей спермы.
Тошнота сражается с голодом. В желудке мучительно тянет. Я должна оставаться сильной. Я должна бороться. Я…
Устала.
Делаю попытку подняться.
— Ползи на коленях, — повелевает Марат. — Привыкай к своему месту.
В голову ударяет ярость, дикая и кипучая, безумная. Но я прячу вспышку гнева изо всех сил. Стиснув челюсти, послушно ползу.
Неужели я реально собираюсь…
Да, черт раздери! Мне нужны силы. Мне нужна нормальная еда. Надо было быть умнее, поесть раньше, до его прихода. Но прежде кусок в горло не лез. Сама виновата. Дура.
Протягиваю руку.
— Зубами, — говорит Марат.
Я опираюсь ладонями на землю перед собой, смотрю на монстра исподлобья.
Значит, мои концерты ему не по вкусу. Отлично. Пусть насладится еще одним.
Выгибаюсь. Грязно. Разнузданно. Порочно. Демонстрирую природную растяжку. Касаюсь грудью травы, а зад задираю к самому верху. И вгрызаюсь в мясо. Извиваюсь, выписываю бедрами абсолютно дикие круги. Взвиваюсь всем телом при каждом укусе. Точно отдаюсь незримому любовнику.
Я никогда не ела только зубами, без помощи рук. И уж точно я никогда не ела так. Выгибаясь как последняя шлюха.
Ярость настолько пленяет разум, что напрочь забываю о безопасности. Трезвею от безумного буйства эмоций, лишь когда, покончив с мясом, взираю на Марата.
Он уже голый по пояс, стягивает брюки вместе с трусами, сбрасывает обувь. Блики пламени причудливо отражаются на смуглой коже, переливаются всеми оттенками ада, играют и горят на перекатывающихся мускулах.
Я застываю. Цепенею, пораженная и завороженная этим зрелищем.
То, как он выглядит. Как двигается. Гибкий. И жесткий. Необузданный. Неукротимый. Дикий. Прирожденный убийца. Хищник. Жадное до крови животное.
Я вытираю рот тыльной стороной ладони. Шумно сглатываю. Сердце обрывается в пропасть, в зияющую бездну.
Марат надвигается на меня, раскатывая презерватив по толстенному стволу возбужденного члена.
Даже не пробую сбежать. Некуда. Незачем.
Он догонит в секунду.
— Легко же тебя зацепить, — бросаю севшим от волнения голосом, совершаю отчаянную попытку отвлечь от расправы. — Стоит пальцем поманить и…
Зря. Очень зря. Даже договорить не успеваю.
Огромный раскаленный орган врезается в лоно. Без тени нежности. Без капли милости. Безжалостно. Единственным ударом. Вбивает в холодную землю. Вгоняет грудью во влажную траву. Прижимает лицом к сырой почве. Раскалывает на части.
Зверь. Нет. Хуже. Страшнее. Дьявол.
Как я могла быть такой идиоткой? Дразнить его. Вертеть задницей, точно специально нарываясь на разгоряченный вертел.
Я задыхаюсь. Действительно не способна втянуть воздух. Впечатление жуткое. Судорожно ловлю ртом кислород. Однако ничего не выходит.
Ребра обжигает огнем. Реальность плывет.
Пожалуйста. Хватит. Пожалуйста.
Я пробуждаю дикие рефлексы. В нем. И в себе. Что-то древнее. Темное. Пугающее. Первобытное. Что-то отзывающееся в тягучих толчках крови. И в сокрушительных толчках внутри.
Его пальцы сжимают мои бедра так сильно, будто жаждут раздробить кости. Тяжелое дыхание оглушает. Утробное рычание пробирается под взмокшую кожу смертоносным вирусом, отзывается в каждой клетке истерзанного тела.
Марат таранит меня, точно хочет стереть навсегда. Уничтожить. Испепелить своим адским пламенем.
Это не секс. Не принуждение. Не изнасилование. Даже не пытка. Это самое настоящее убийство.
