Невольно дергаюсь, щурюсь, ослепленная неожиданной вспышкой. Поджимаю ноги, инстинктивно стараюсь отползти подальше.
Марат зажигает свечу. Потом еще одну. И еще, и еще. Медленно и методично движется по кругу, озаряя темноту мятущимся светом. Не изгоняет мрак, просто рассеивает.
Контуры проступают четче. Обнажаются по живому. Обретают грани и линии. Резкие, контрастные, отрывистые. Безжалостные.
Я судорожно втягиваю воздух. Захлебываюсь. Закашливаюсь. Во рту возникает медный привкус. Нутро вопит об опасности.
Беги. Беги. Беги. Не оглядывайся. Не оборачивайся.
Но разве мне позволят ускользнуть?
Ни за что. Только не на сей раз.
Я бы все на свете отдала, лишь бы никогда и ни при каких обстоятельствах здесь не оказаться. Лучше бы самая настоящая могила. Склеп. Кладбище. Затхлая сырость подземелья. Да что угодно. Не это. Не так.
Жуткое место. Цепенящее. А в жарком пламени свечей выглядит еще более угрожающе. Аж липкая испарина в изморозь обращается. Дрожь под взмокшей кожей прокатывается. Последняя тень надежды испаряется. Тает без следа.
Я за всю свою жизнь не видела столько оружия.
Кинжалы. Сабли. Мечи. Шпаги. Топоры. Стилеты. Ножи.
Темные стены обвешаны смертельно опасными экспонатами. Нет ни единого пробела. Каждый клочок поверхности находит применение.
Огромная коллекция. Страшная. Леденящая. Завораживающая. Невозможно отвести взгляд. Вроде бы и смотреть не хочется. А не смотреть нереально.
Отовсюду скалятся железные пасти. Стальные зубья поблескивают в полумраке комнаты. Голые. Жадно распахнутые. Голодные.
Чувствую, они не раз и не два искупались в людской крови. Пировали веками. Упивались господством и властью. Ранили. Терзали. Рубили головы. Пронзали тела насквозь.
Это ценное оружие. Безумно дорогое. Истина очевидна даже для простого обывателя вроде меня.
Рукояти украшены драгоценными камнями. Обычные стекляшки явно не будут так лихо мерцать и переливаться. Да и сама работа, сияние лезвий, качество огранки.
Это не пустышки. Не бутафория.
Я боюсь развивать мысль. Боюсь выстраивать логическую цепочку. В сознании возникают совершенно бешеные идеи. Пальцы подрагивают. Мышцы сводит.
Надо что-то сказать. Пусть глупость, пусть бред. Только нельзя молчать. Нельзя…
А может, схватить меч? Или вон тот топор? Проклятье, я же не в гребаном кино, едва сумею поднять подобную хреновину. Ладно. Тогда ножик. Любой. Или стилет. Что-нибудь мелкое. Сойдет для защиты.
Наивная идиотка. Веришь в чудеса. Тебя разоружат в момент и накажут еще строже.
Хотя. Я уже в полном дерьме. Хуже некуда.
Обнимаю себя руками, затравленно оглядываюсь по сторонам, очень стараюсь унять истерический трепет, размышлять трезво.
Это не помогает.
Зачем мы здесь? Почему он привел меня сюда?
Я сомневаюсь, что желаю получить ответы на свои вопросы.
Марат останавливается перед здоровенной саблей. И хоть рядом несметное количество иного колюще-режущего оружия, лезвия так и пылают, переливаются в бликах огня. Я сразу понимаю, куда он смотрит, что именно выбирает и для кого.
Накрываю горло ладонями. Рефлекторно.
— Нет! — бросаю неожиданно громко.
Марат оборачивается, награждает кривой ухмылкой и почти сразу же отворачивается снова, разрывает хрупкий зрительный контакт.
А я опять взираю на саблю. Изогнутую. Пугающую. Сверкающую. В адских всполохах пламени лезвие кажется кроваво-красным, ядовито-алым, будто свежая кровь окропляет сталь, пропитывает металл.
Он убьет меня? Сейчас? Прямо тут?
А долг…
Неужели не расскажет? Не объяснит ничего? Просто прирежет. Исполосует, искромсает. Живого места не оставит.
Марат начинает раздеваться. Сбрасывает пиджак на пол. Отправляет туда же галстук. Расстегивает рубашку. Стягивает и отшвыривает подальше.
Вероятно, не хочет испачкать кровью свой дорогущий костюм.
И тут я застываю. По-настоящему. Это даже страшнее, чем оказаться наедине со своим убийцей в комнате, которая битком заполнена холодным оружием.
Его спина.
Закусываю нижнюю губу до крови. Не чувствую боли. Вообще ничего не чувствую. Только парализующий шок. Обращаюсь в арктический лед.
Смешно сказать, но я прежде не видела его обнаженную спину. Во всяком случае, вот так, близко и отчетливо. Хотя он принимал со мной душ, трахал меня часами, поворачивал и переворачивал, заставлял принимать самые грязные и порочные позы, овладевал мною безостановочно.
Я ничего не могла рассмотреть раньше. Темные контуры татуировки угадывались под его белоснежными рубашками. В ванной комнате, в густом пару тоже виднелось нечто черное и устрашающее. Но вот чтоб четко разглядеть — никогда. Я отключалась от реальности. В этих властных и сильных руках не бывало иначе. Всякий раз. До криков. До хрипов. До судорог и спазмов.
Однако тайное становится явным. В мгновение ока. Иначе никак.
Боже. Прошу. Не надо. Пожалуйста. Нет, нет, нет.
Это же рисунок. Просто рисунок. Плод воображения.
Я повторяю данные аргументы снова и снова, прогоняю мысль по кругу в голове, пробую впитать, осознать, принять.
Я так хочу изгнать суеверный ужас, но…
Железные мускулы напрягаются. Стальные мышцы угрожающе бугрятся под смуглой кожей. Резкие контуры татуировки подчеркивают рельеф. Жесткие линии. Мрачные образы. На широкой спине оживает лик дьявола. Врата преисподней распахнуты.
Жуткий монстр скалится, оголяет острые клыки и цепкие когти, обнажает неистовую жажду плоти. Он беспощадно сжимает тонкую девичью фигурку, стискивает в диком захвате, пускает первую кровь. Еще миг — вопьется в глотку, растерзает и раздерет.
Это тот самый рисунок. Из деревянной коробки. Страшный и темный, совсем не похожий на прочие работы художника, будто созданный чужой рукой.
Я всхлипываю.
Пытаюсь отвернуться. Честно — пытаюсь. А не могу. Ничего не удается, не выходит. Замираю точно под гипнозом.
Картина пугает. Страшит до безумия. Но…
Мучительно тянет коснуться его. Провести пальцами по мощной спине, повторить каждый изгиб, ощутить жар разгоряченной кожи.
Ну, что за бред? Откуда это внутри? Болезнь. Агония. Мания. Одержимость. Он будет убивать, рвать на части, а я продолжу течь как долбанутая нимфоманка.
Марат оборачивается ко мне.
Шумно втягиваю воздух. Ощущение будто грудь стягивают раскаленные металлические обручи. Железо жалит легкие изнутри.
Рассматривая татуировку, я упустила остальное. Упустила то, как быстро разделся мой жуткий палач. Теперь он абсолютно голый.
