А впрочем, плевать. Я против жертв. Хоть как.
Никто не должен погибать. Дикость. Ну, что за бред? Каким должно быть преступление, дабы повлечь за собой такие чудовищные наказания. Кару на множество поколений.
Я не позволю Олегу согласиться. Не дам ему умереть за меня.
Этого не будет никогда.
— Нет, — наконец, бросает Олег.
— Нет? — Марат мрачнеет.
— Нет, — повторяет с нажимом. — Я отвергаю предложение.
— Дешево же твоя любовь стоит, — хмыкает. — Даже жизнь отдать не готов.
— А ты бы отдал жизнь за ту, которая предала? — заявляет запальчиво. — Я ее любил. И до сих пор люблю. Всегда любить буду. Но измену не прощаю.
«Убивать словами».
Я думала. Нет, я была уверена, это просто красивая фраза, эффектная метафора для куда более банальных и приземленных чувств. Никакие речи не приносят реальной боли. Все зависит от личного восприятия, настроения, совокупности различных факторов. Людям свойственно переоценивать свою эмоциональную реакцию в трудных ситуациях.
Как же я ошибалась.
Словами можно калечить. Пытать. Истязать. Наносить незаживающие раны. Уничтожать. Разрушать до основания и даже гораздо дальше. Вырезать уродливые шрамы. Словами можно убивать снова и снова. Беспрерывно. Бесперебойно.
И если честно, порой достаточно всего лишь одного-единственного слова.
— Измену? — переспрашиваю практически беззвучно. — Измену?
Марат подходит ко мне, берет за руку, рывком поднимает на ноги, прижимает к своему горячему телу. Обращается как с вещью. Как с игрушкой. Прикасается властно, действует по-хозяйски. И его трудно осудить. Он имеет все права. Теперь уже точно.
Не могу дышать. Не могу. Никак. Воздух забивается в легких грудой гранита. Кислород кажется каменным.
— Ты свой выбор сделал, — холодно бросает мой палач. — Проваливай отсюда.
— Сейчас? — удивляется Олег.
— Ждешь, что трахну ее при тебе? — губы кривит усмешка. — Не мечтай. Ты больше никогда не увидишь и не услышишь, как она кончает.
— Тебе придется взыскать долг, — цедит ядовито, почти захлебывается отравой. — Иначе не бывает. Тебе придется убить ее.
— Очень, очень не скоро, — протягивает Марат.
Подхватывает меня на руки и уносит во тьму коридора.
Глава 32
Я привык побеждать. Всегда и во всем. Иногда сразу. Одним рывком. Броском. Иногда через время, изучив обстоятельства, проработав стратегию, продумав план действий. Я всякий раз получал одинаковый результат. Выигрыш. На всех фронтах.
Я не знал, что такое поражение. Я этого вообще не понимал и не представлял. Отступить. Сдаться. Преклонить колени. Как? Да никогда.
Мои кулаки решали любую проблему. Буйный нрав помогал. Если что-то не выходило, не клеилось, то надо было лучше стараться, биться сильнее, грызть чужие глотки, разрывать врагов на куски.
Я был так приучен. С детства. Это вошло в плоть и в кровь. Других вариантов не существовало в моей реальности. Я бы саму судьбу скрутил намертво.
Я жил на полной скорости. Без тормозов.
— Пойми, сын, на этой земле есть два типа людей. Одни послушно глотают. Обиду. Злобу. Ярость. Оскорбления. Давятся этим, гниют изнутри, но все терпят. А другие пожирают. Любого, кто встал на пути. Без исключений.
Так говорил отец. Я соглашался. Разве могло быть иначе?
Мы пожираем врагов. Вот наш закон. Главная традиция. Основа мира. Каждый противник будет наказан.
Но иногда даже самого жестокого наказания мало. Иногда жажду мести нельзя ничем утолить. Иногда тебе просто не выиграть. Никак не победить. Иногда ты оказываешься заперт в клетке, которую сам же выстроил.
* * *
Она становится на колени. На край кровати. Вжимается грудью в постель. Прогибает спину. Выставляет задницу так, что юбка подпрыгивает вверх.
— Что ты делаешь? — спрашиваю.
— То, что тебе нравится.
Блядь.
Ну, не сука?
Зря от муженька ее забрал. Пусть бы и дальше ползала перед ним на коленях, унижалась, доказывала верность. Пусть бы рыдала и умоляла этого слизня о прощении.
Дура. По хрен на все те дипломы да университеты. Мозгов у нее нет. Втрескалась в такое ничтожество. Еще и доказать ему что-то пытается.
Он даже плевка ее не стоит. Не мужик. Баба.
— Возьми, — шепчет.
Хрипло. Жарко. Из пекла.
— Щедрое угощение, — усмехаюсь.
Какой же я кретин.
Давно пора рассказать о долге. Объяснить суть. Дать понять, почему никакой милости и пощады ей никогда не светит, за чьи грехи она ответит.
А я опять ведусь. На это тело. На голос. На запах. Залипаю. Влипаю в нее. По самое не балуйся. Мотаюсь с членом наперевес.
Даже братец заметил. Доложит отцу. Явно был послан по его поручению. Иначе бы не сунулся. Еще и так нагло.
Проклятье. Надо делом заняться. А у меня все мысли только о том, куда ей вставить. В тугую задницу или в горячую пизду. А может, по очереди все обработать?
— Бери, — выдает она. — Бери, что пожелаешь.
Хочет боли. Настоящей. Требует. Хочет онеметь. Забыться.
Отчаянная девка.
Я помогу. Мой хер всегда к ее услугам.
Раздеваюсь, подхожу к ней, пристраиваюсь сзади. Провожу большим пальцем по анусу, поглаживаю, вызывая в покорно выгнутом теле волну крупной дрожи. Дырка сжимается, трепещет под моим напором, пульсирует.
Тут никого не было. Кроме меня. И никогда не будет.
— Больно? — проталкиваю палец внутрь.
Дергается, давится всхлипом.
— Нет, — роняет тихо.
Нежная жопа. Упругая. Тесная. Такую часами на ствол натягивать, все равно сыт не будешь. Хоть вечность выдирай.
— Я хочу видеть твои глаза, — отпускаю ее, толчком переворачиваю на спину.
— З-зачем?
Лежит подо мной. Дрожит. Трясется вся.
Сдираю одежду. Обнажаю тело. Раздвигаю ноги, забрасываю к себе на бедра. Накрываю грудь ладонями, мну, вырывая вопль. Склоняюсь и цепляю зубами ее нижнюю губу.
— Красивая, — рот в рот выдыхаю.
Она содрогается и, будто случайно, по члену пиздой скользит.
— Марат, — мое имя со стоном переплетает, ногтями в плечи впивается, как кошка выгибается. — Марат.
И пытается уклониться. Назад рвется. Пугается саму себя.
Мокрая. Нет. Мокрющая. Готовая. Голодная.
