Ха. Может, себе брать боялся? От самого себя ограждал? Видно, не желал сорваться и свой собственный идеал запытать насмерть. Знал же свои вкусы и слабости.
Мразь. Хитрая. Верткая. Тварь. Он все же просчитался. Выбрал не ту жертву. Не тронул бы Амину, дальше бы ходил, годами свои мерзости творил. Никто бы его не заметил.
А теперь поздно.
Да только любого его страдания мало будет. И даже смерть этой дуры, что ему запала, ничего не исправит.
Отец прав. Пускай кровь льется веками. Пускай их жизни искупают долг. Поколение за поколением. Пока мы не насытимся. Пьяными не напьемся. Пока сами не остановимся.
Пускай это длится вечность.
— Что? — рассмеялся отец. — Не нравится, как я снимаю кино? Зато твоей идеальной женщине все по вкусу. А вот ее любимое блюдо.
Он поставил шлюху раком и вошел в задницу.
— У меня ушло семь дней, чтобы как следует тут разработать, — шлепнул по ягодицам, смял, толкнулся вперед. — Уж очень она тугая.
Блондинка закричала.
Я опять посмотрел в сторону Стрелецкого. Затравленный. Загнанный. Урод ревел еще громче. Я не отводил от него взгляд. До последнего момента. Дальше я наблюдал только за ним. Не отворачивался, не отвлекался. Мир сузился до этой дергающейся морды. До рта, на котором запеклась кровь. До пары обезумевших глаз. До воя из глубины утробы.
Отец оттрахал его бабу во всех позах. Отымел. Обкончал. А после предложил другим. Каждый мог воспользоваться телом, что было распластано на полу для забавы. У нее хватало отверстий. Мало кто отказался от угощения.
— Чего ты ждешь, Марат? — спросил отец.
— Отдай его, — потребовал я.
— Хочешь причинить ему боль? — усмехнулся. — Возьми его женщину. Поверь, ничто другое не поразит этого ублюдка сильнее.
— Плевал я на эту шлюху, — отмахнулся. — Я его крови хочу.
— Неужели он получит достойную смерть? Скажи, сын. Ты позволишь ему умереть от твоей руки? Возвысишь?
— Нет, но…
— Он получит тех убийц, которых заслуживает.
— Кого?! — я взвыл громче Стрелецкого.
— Марат, я умею мстить. И ты научишься. Я тоже был молод. Рубил сгоряча. Кольцо, что ублюдок отнял у Амины. Кольцо, которое нельзя снять. Ты же помнишь историю.
— Помню, — выдохнул.
— Вот и учись на моих ошибках.
Я загнал своего зверя в клетку. Просто наблюдал. Смотрел. Впитывал боль. Агонию. Отравлял себя. И наслаждался этим.
В самый разгар торжества урода вывели из подвала. Блондинка ублажала семерых горячих парней одновременно. Гад так и не досмотрел фильм до конца. Его отвели наружу, во двор. Облили свежей кровью. Бросили в загон к голодным свиньям. Те обрадовались соседу. Проявили ему все свое почтение. Ничего не пропало даром.
Я следил. Жадно. Я жалел. Я хотел прикончить его лично. Аж десна жгло.
Умом понимал: хуже и гаже участи не найти. Однако кулаки рвались в бой. Клыки саднило. Когти ломило. Животное внутри взбесилось.
Дьявол, я осуждал решение отца.
* * *
Девчонка вздрагивает, но руки мои не отпускает.
Ну, и глазищи. Огромные. Черные. Как бездна. После моего рассказа еще шире стали. Вообще бездонные. Как в пропасть проваливаюсь.
Она всхлипывает. Чуть. Совсем слегка.
— Что? — спрашиваю. — Теперь все про долг понятно?
Молчит. Замирает. Только пальцы ее трясутся и холодеют.
Открывает рот и закрывает. Почти сразу. Судорожно.
Ухмыляюсь.
А она вдруг подается вперед и ладони мои целует. Прижимается губами. Жарко. Страстно. Крепко так впечатывается.
Чего задумала? Что за игры?
Я этими руками убивал. Убиваю. Убью. Ее в том числе. Она не станет исключением. Просто моя жертва. Очередная.
Я не нарушу правила.
Глава 36
Странное чувство. Острое. Жгучее. Будто чужое тепло по мне течет. И эти мягкие губы опять будят внутри все, что так долго пытался побороть.
Отталкиваю ее, поднимаюсь, подхожу к стене. Обхватываю рукоять сабли. Выбираю ту самую. Любимую. Что в прошлый раз девчонку до дрожи напугала.
Она напрягается. Ноги к груди поджимает, колени руками обхватывает. Трясется. Чует правду. Ничего хорошего нас не ждет.
— Марат, — выдает тихо.
— Хочешь знать, чем все закончилось?
Кивает.
— Мой отец забрал долг, — провожу пальцами по лезвию. — До конца.
— Что он сделал? — спрашивает, точно давится словами. — Как?
Возвращаюсь к ней, останавливаюсь позади, прижимаю клинок плашмя к напрягшемуся горлу. Не режу, не царапаю кожу. Не причиняю никакого вреда. Просто даю ощутить холод. Отнимаю надежду.
Пусть забудет про свои мечты. Отсюда не сбежать, не выбраться. Здесь все начиналось, здесь и завершится.
— Отец перерезал Алине Стрелецкой глотку, — говорю я. — Когда он велел оставить ее в покое, она уже истекала кровью. Долго бы не протянула.
— Так это была милость? — глухо бросает девчонка.
— Верно.
Каменеет. Застывает от страха. Даже не шевельнется. Чувствую ужас. И кажется, слышу бой сердца. Четко. Удар за ударом. Прямо по моим вискам бьет.
— Ты меня тоже другим отдашь? — интересуется тихо.
— Нет, — усмехаюсь.
Глупый вопрос. Чтоб я свое по рукам пустил. Собственным приказом.
— А если отец прикажет?
Сука. Прямо под дых.
— Не прикажет.
Отвожу оружие в сторону. Отступаю. Возвращаю саблю на место. Иначе трудно станет совладать с искушением. Прирежу эту стерву раньше, чем натрахаюсь всласть.
— Ему хватило недели, — произносит медленно, запинается и продолжает: — Ты меня гораздо дольше держишь.
— Хочешь быстрее сдохнуть?
— Нет… конечно, — издает гортанный смешок. — Но разве это не вызовет подозрений? Да и твой брат…
— А чего подозревать? — обрываю. — Я буду тебя ломать. Долго. Со вкусом. Я не спешу. Уж слишком сочная жертва.
— Благодарю, — растягивает губы в улыбке.
А лучше бы на член мой натягивала.
Дьявол. Снова хочу гадину. Будто вечность никого не трахал. Будто не валял ее ночь напролет. По-всякому.
Хватаю за волосы, наматываю пряди на кулак.
Блядь.
Сейчас отблагодарит меня, как полагается.
— Можно… можно просьбу? — бормочет судорожно. — Пожалуйста. Я… все довольно просто.
