— Те слова Егора, про парня, который вывез девушку в лес, — выдаю медленно, стараюсь, чтобы голос не дрогнул. — Про родных, которые закопают доказательства и сотрут записи. Очень странный намек, не находишь? Сперва я подумала, он про Олега что-то знает, но теперь понимаю, речь явно шла о другом человеке.
Так тихо. Даже собственное дыхание перестаю слышать. Вроде ничего особенного не происходит, все мирно и ровно, а воздух искрит, накаляется.
Могу ли я продолжать? Как именно? Сразу припечатать фразой вроде «а твой брат случайно девушек не убивал»?
Рустам маньяк. Я бы не удивилась. Смотреть видео, где жуткой смертью погибает сестра, причем не раз и не два. При таком подходе и воспитании даже самый адекватный человек может легко умом тронуться. Что уж говорить о ребенке.
— Твой брат, — выдаю тихо. — Сказал кое-что про лес. И девушек. Возможно, это только совпадение.
Замолкаю. Считаю гулкие удары своего сердца.
Раз. Два. Три. Нужно двигаться дальше. Идти до конца.
— Он, — сдавленно выдыхаю. — Он убийца?
— Конечно, — неожиданно хрипло подтверждает Марат. — Как и я. Как и все мы. Такая семья.
— Я не… я, — запинаюсь. — Он причинял вред женщинам? Об этом Егор пытался тогда намекнуть?
Марат расстегивает ремень на брюках. И отстегивает мой ремень безопасности. Действует резкими, отрывистыми движениями. Скорость не сбрасывает. Не останавливает авто.
Я не вполне понимаю, что именно он намеревается сделать, как поступить. Накажет за вопросы, за провокацию или же…
Тяжелая ладонь опускается на затылок, как гранитная плита. Давит, вынуждая склониться, вбивает лицом в пах. Пальцы стискивают подбородок так сильно, будто жаждут кости раздробить, стереть в порошок.
Я не успеваю возмутиться. Даже пискнуть не выходит. Не удается ни единого слова произнести.
Мой рот натягивают на громадный член. Жестко. Безжалостно. Бескомпромиссно. Не позволяя улизнуть в сторону, уклониться. Пресекают всякое сопротивление. Толкают раскаленный орган аж до гланд.
Вот и нарушено недельное воздержание. Без предупреждений. Без долгих прелюдий. Хватит. Пора использовать меня по назначению.
Дергаюсь. Повинуюсь безусловному рефлексу. Отчаянно пробую вырваться из стального захвата. Упираюсь ладонями в крепкие бедра. Очень стараюсь выскользнуть.
— Руки за спину, — рявкает Марат. — Быстро.
Застываю. Обмякаю от звука его голоса. Вдруг четко сознаю, что лучше повиноваться прямо сейчас. Иначе мои руки выдернут. В самом буквальном смысле.
Выполняю приказ.
— Ртом работай, — бросает грубо. — И языком. Забыла, как хер обслуживать? Ну, так я рад напомнить.
Надавливает на макушку, регулируя глубину погружения и ритм. Полностью управляет мною. Указывает, что делать.
Я покоряюсь. Больше не пытаюсь бунтовать.
И вдруг с ужасом понимаю, как сильно по этому скучала. Как жутко жаждала. Как страшилась даже помыслить о подобном, однако сгорала от жгучего желания, от бесконтрольной, темной потребности повиноваться.
В кого я превращаюсь? Во что?
Мысли вспыхивают и гаснут, сожженные дотла похотью. Все сомнения тают. Запреты рушатся. Прежняя реальность уничтожена. Мораль сокрушена, обращена в прах.
Есть только горячий твердый член под моими губами. Пульсирующие вены, набухающие все сильнее от дикой жажды. Мощная, закостеневшая от звериного возбуждения, плоть.
Есть он. Мой мужчина. Мой хозяин. Мой палач. Марат.
И я. Его послушная рабыня.
— Глотай, — выдает холодно.
Набрякший орган почти раздирает горло. Входит до одури глубоко. Не оставляет никаких вариантов. Только подчинение. Абсолютная капитуляция.
Марат кончает, заставляя меня захлебываться, судорожно дергаться и хрипеть, вынуждает закашляться, подавиться густой, вязкой спермой.
Я проглатываю практически все, однако часть жидкости выходит через нос, стекает по моему лицу, обжигая и без того разгоряченную кожу. Глаза наполняются слезами. Не рыдаю, это происходит невольно.
— Хорошая соска.
Он шлепает меня по щеке. Одобрительно. Треплет, как домашнее животное. Пожалуй, данный жест можно принять за ласку. С огромной натяжкой.
Отпускает мою голову, позволяет отстраниться.
Авто мчится по трассе на полной скорости. В темноту. В черноту ночи. Мимо мелькают яркие огни. Фары встречных машин ослепляют.
Я моргаю, пытаюсь сглотнуть горечь. Облизываю распухшие губы. Тянусь ладонью к лицу, надеюсь привести себя в порядок.
Я шлюха. Пропащая. Он прав.
— Нет, — говорит Марат. — Не вытирай ничего.
Он паркуется у обочины, глушит двигатель и оборачивается ко мне всем корпусом. Пусть в салоне темно, я уверена, этот мужчина отлично все видит. Разглядывает мое лицо долго, очень долго.
Ну да. Я же просто красавица сейчас. Вся в слюне и в соплях. В следах его семени. Одна радость — без макияжа. Ничего не поплыло. Не размазалось. Пострадала лишь гордость.
Хотя… черт, о чем я? Гордости давно не осталось.
— Между ног болит? — интересуется непривычно тихо, вкрадчиво, чуть ли не шепотом.
— Ч-что? — невольно содрогаюсь. — Ты о чем?
Вздыхает. Тяжело. Подавляет рычание.
А потом обхватывает меня за талию и к себе на колени усаживает. Четко лицом к лицу. Задирает платье до талии, трусы сдвигает и по влажным складкам пальцами проводит.
Взвиваюсь от неожиданности. Вскрикиваю, выгибаюсь.
— Здесь болит? — спрашивает Марат, продолжая меня поглаживать, легонько, едва дотрагиваясь.
Я кусаю внутреннюю сторону щеки до крови, пробую протрезветь, сбросить вязкие путы охватившего разум дурмана.
Какой ответ будет правильным? Какой?!
Всхлипываю.
— Говори, — требует он.
— Нет, — признаюсь честно.
Убирает пальцы. Прижимает крепче. Дает ощутить вновь зарождающееся возбуждение. Притягивает вплотную. Вжимает наливающийся кровью орган в мой живот.
— Значит, все зажило, — выносит вердикт. — Ничего не саднит. Не опухает.
— Нет, — роняю еле слышно.
— Готова для моего хера? — ухмыляется.
— Почему ты всегда так… грубо? — сдавленно выдыхаю.
— Привыкай, — хлопает ниже поясницы, принуждая взвизгнуть и подпрыгнуть на месте. — Я буду еще грубее завтра.
— Завтра? — тупо переспрашиваю.
— На совете, — поясняет ледяным тоном. — Раз очевидный вариант рассматривать не станут, придется обратиться к традициям.
