— Я бы очень хотела понимать, о чем ты.
— Пусть это будет сюрпризом, — тянет ворот платья вниз, высвобождает грудь из бюстгальтера, выкручивает мои соски, заставляя простонать.
— Я… я начинаю ненавидеть сюрпризы.
Марат обхватывает меня под ягодицами. Насаживает на свой член. Осторожно. Мягко. Нанизывает на вздыбленную плоть до упора.
— Главное — подчиняйся, — говорит он. — Выполняй все приказы без вопросов. Рот открывай только чтобы хуй в глотку принять.
— А разве у нас бывает иначе? — горько усмехаюсь.
Ничего не произносит в ответ. Просто сжимает до хруста костей. И вбивает внутрь так сильно и мощно, что дыхание отнимает напрочь.
Глава 46
Свет. Ослепительный. Проникающий в каждый угол, в каждый фрагмент, в каждую клетку. Наполняющий пространство. Пронизывающий, просвечивающий, точно луч рентгена. Слезы в глазах. Ком в горле.
Я знаю, это еще не ад. Слишком рано умирать. К тому же в настоящем пекле не бывает такого яркого света.
Я хочу спросить. Позвать. Окликнуть по имени. Хочу сказать. Попросить. Взмолиться о пощаде. Я хочу множество других невозможных, абсолютно неосуществимых вещей.
Но с губ не срывается ни единого звука. Из горла не вырывается ни единого вскрика. Немею и цепенею в ледяных оковах страха.
Господи, помоги. Пожалуйста. Боже, сохрани. Меня. Или хотя бы то, что от меня осталось.
* * *
— Будь осторожна, — говорит Замира, выдавая последнее напутствие, и ее голос пропитан тревогой. — Подчиняйся ему. Во всем. Скрывай свой буйный нрав.
О чем она вообще? Какой еще «буйный нрав»? У половой тряпки гораздо больше норова, нежели у меня теперь.
Невольно усмехаюсь. Качаю головой.
— Вот, — тут же замечает женщина. — Я об этом. Никаких чувств. Никаких эмоций не показывай. Обойдись без своих усмешек. И ни в коем случае ни на кого не смотри. Поняла? Они не должны увидеть твои глаза.
— Почему? — искренне недоумеваю по поводу ее беспокойства.
— Твой взгляд — это не взгляд жертвы, — следует холодный ответ.
— Готова поспорить, — хмыкаю и осекаюсь.
Точно. Раз я пока спорю, дело не доведено до конца. Зверушка не выдрессирована, не сломлена окончательно.
— Марат очень рискует, — продолжает Замира. — Не подведи его.
Да чем он рискует? Чем?! По уже четко сложившейся традиции никто не спешит объяснять суть происходящего.
— Что меня ожидает? — спрашиваю. — Можете намек дать?
— Нет, — отрезает уверенно.
— Отлично, — сдавленно выдыхаю. — Будет настоящая импровизация.
— Меньшее из зол, — заявляет женщина. — Иначе твоя реакция быстро выдаст излишнюю осведомленность.
— Но разве я не заслуживаю получить хотя бы примерное представление? — интересуюсь раздраженно. — Разве это не облегчит грядущую задачу?
— Пожалуйста, — в темных глазах застывает истинная мольба. — Сохраняй благоразумие. Малейший промах похоронит вас обоих.
— Как я могу поступать правильно, если понятия не имею о том, что должно произойти на вашем гребаном совете? — срываюсь.
— Все просто, — обрывает Замира. — Покоряйся. Беспрекословно исполняй любой приказ. Не думай. Не спрашивай. Делай. Повинуйся хозяину.
Сжимаю кулаки. Отворачиваюсь. Кровь бьет по вискам. Ярость накрывает обжигающей волной. Тупое бессилие убивает.
Я никто. Ничто. Пустое место. Нужно принять. Смириться. Только ради чего? Сколько времени мы выиграем сегодня? И стоит ли ничтожная отсрочка подобных усилий?
Женщина подает мне плащ.
— Без глупостей, — произносит тихо. — Береги себя, Вика.
Вздрагиваю. Ловлю ее встревоженный взгляд.
Все и правда плохо. Просто ужасно. Чудовищно.
Ведь она называет меня по имени.
* * *
— Я думала, мы поедем позже, — говорю, усаживаясь на переднее сиденье. — Ближе к вечеру. Или ты планируешь заехать куда-то еще?
Закрываю дверцу автомобиля и смотрю на Марата. Он не торопится заговорить, разглядывает свою послушную жертву без тени стеснения. Буквально пожирает пылающими глазами.
В горле пересыхает. Язык пристает к небу.
Мой палач недоволен? Ему не нравится то, как я подготовилась? Вроде бы честно постаралась учесть замечания, исполнить каждую прихоть.
— Ты, — выдавливаю с огромным трудом, становится физически трудно дышать, четкое впечатление, будто на грудь давит каменная плита. — Что-то не так?
Марат велел накраситься. Впервые выдал подобное распоряжение. Причем приказал сделать яркий макияж, броский и вызывающий.
Хотел видеть шлюху? Пожалуйста.
Я густо подвела глаза черным, не пожалела темных теней и подводки, щедро накрасила ресницы, выделила брови. В остальном тоже постаралась соответствовать: толстый слой тонального крема, румяна, бронзер, хайлайтер. Я использовала всю косметику, которую мне заботливо предоставили. И в итоге сама едва узнала себя в зеркале. Боевой раскрас наносила очень редко, а пребывая в заточении, и вовсе про это забыла. Было совсем не до наведения красоты. Выжить бы.
Ладно. Может, я перегнула? Плохо поняла его требования? Не оправдала ожидания? Пробудила гнев?
Мой скромный наряд едва ли сочетался с вульгарно разукрашенным лицом. Закрытая блузка кофейного цвета, застегнутая на все пуговицы. Строгий пиджак на пару тонов темнее. Длинная юбка-карандаш, прикрывающая ноги до середины икры. Аккуратные и удобные туфли без каблука.
Вполне себе деловой вид. Я могла и в университет отправиться, лекции читать. И на серьезном собрании также уместно появиться.
Единственная фривольная деталь — чулки. Но кто их видит? Или увидят? Потом. Позже. Откуда мне знать? Остается только догадываться о будущем развитии событий.
Холодная дрожь обрушивается на плечи. Плотнее запахиваю плащ, пробую согреться, безотчетно ищу безопасное укрытие. Пальцы подрагивают, отнимаются.
Почему так страшно? Еще ничего не началось, а я уже сглотнуть не могу. Природные рефлексы дают сбой.
Марат смотрит на мои губы. Безотрывно. Пристально. Будто взглядом на вкус пробует, обводит контуры, ловит изгибы. От этого жадного и жгучего внимания становится жарко. Вжимаюсь в спинку сиденья, свожу бедра, инстинктивно поджимаюсь.
Что происходит? Чего он хочет?
— Помада, — роняет ледяным тоном.
— Прости? — закашливаюсь от волнения.
— Губы накрась, — распоряжается отрывисто. — Красным.
Лихорадочно киваю, лезу в сумочку. И правда забыла про губы. Не накрасила. Но помада и зеркальце у меня при себе.
