— Ты издеваешься? — захлебываюсь возмущением, вырываюсь, усаживаюсь на поджатые ноги, игнорирую острую боль. — Ты шутишь?
— У нас рабыня — не та женщина, которую берешь силой, ломаешь или запугиваешь, принуждаешь к унижению, — продолжает ровно. — Рабыня отдается по доброй воле, передает тело и душу своему господину. Без угроз. Без приказов.
— Бред, — прижимаю ладони к вискам, массирую, пытаясь унять жгучую пульсацию, раскалывающую голову на части. — Дикость.
— Почему? — бросает небрежно. — Женщина отдается сама. Никакого насилия. Она принимает своего хозяина как единственного мужчину.
— Но я… я не отдавалась сама! — восклицаю запальчиво. — Я не принимала. Боролась до конца. Я…
Господи. Вопль забивается в груди колом.
— Ты хотела меня, — ровно произносит Марат. — Получила хер в рот и поплыла. Потекла как сука. Я в задницу без смазки вогнал, потому что твоя пизда аж хлюпала.
Меня мутит. Физически. По-настоящему.
Его слова ранят хуже любого ножа. Врезаются в плоть и раздирают на куски, рвут мясо, дробят кости в порошок. Боль от этих равнодушных, ледяных фраз перекрывает все прочие чувства.
Конечно, он и раньше говорил гадости, не скупился на мерзкие выражения, на грязные, омерзительные словечки. Но сейчас все воспринимается иначе. Режет и продирает по живому.
— Это природа, — выдает невозмутимо. — Бабская натура. Самка всегда покоряется главному самцу.
Я выбиваю стакан из его рук. Не отдаю никакого отчета в собственных действиях. Просто жажду разрушить мир вокруг. Как меня разрушили. Разодрали на клочки.
Звон битого стекла. Расплескавшаяся вода.
Я бросаюсь к выходу. Не знаю зачем. Для чего. С какой надеждой. Лишь пытаюсь выломать прутья клетки.
Марат настигает в секунду. Обхватывает предплечье своей громадной ладонью, встряхивает, вынуждает развернуться.
Я бью его между ног. Вкладываю в этот короткий и отчаянный удар всю свою силу. Вырываюсь и мчусь дальше. Ныряю в распахнутый проем ванной комнаты, быстро захлопываю дверь, закрываю замок. Практически не дышу.
Боже. Теперь он точно меня убьет.
И что? Какая разница?
Я усмехаюсь. Подхожу к зеркалу, разглядываю себя. Содрогаюсь от жуткого зрелища, не узнаю свое лицо.
Кто эта затравленная женщина? Измученная. Испуганная. Бледная как смерть. Потухшие глаза, искусанные губы.
Это не могу быть я. Не могу.
А он… ему все нипочем. Он даже не вскрикнул от моего удара. Вряд ли хоть тень боли почувствовал. Разве, что удивился сопротивлению. Потому и выпустил. Шок. Удача.
Я поворачиваюсь, разглядываю спину. Стараюсь не обращать внимание на ледяную дрожь, сотрясающую тело. Изучаю открывшуюся картину.
Жутко. Страшно. На белой повязке проступают багровые пятна, раны открываются, кровь просачивается на поверхность.
Что он вырезал там? Шлюха. Сучка. Самка. Какое из ругательств теперь красуется на моей пояснице?
Я сдираю бинты. Срываю повязку, не задумываюсь о последствиях. Я должна увидеть. Должна понять. Должна.
И вот. Момент истины. Откровение.
Я не сразу понимаю, что это может значить. Вроде просто. Коротко. Совсем. Но…
Буква «М» красуется на спине. Внизу. Четко по центру. Довольно крупная. Темно-алая. Мрачная. Рельефная.
Что это? Что…
— Отойди от двери, — раздается хриплый приказ.
И я подчиняюсь. На уровне рефлекса. Просто отступаю на несколько шагов, не осознавая собственную готовность слушать и выполнять распоряжения монстра.
Марат выбивает дверь. С одного удара. Разламывает так жестко, что темные щепки разлетаются во все стороны.
Я вздрагиваю. Раз за разом. В такт мощным ударам крови. Наблюдаю за голодным зверем. Держу хищника под прицелом. Влепит затрещину? Изобьет?
Он подходит ко мне, сгребает в своих огромных ручищах, перебрасывает через здоровенное плечо и относит обратно в спальню, возвращает на постель.
Никакого насилия. Добровольно. Ну, почти.
Марат заталкивает в мой рот таблетки. Успокоительное. Обезболивающее. А может наркотики? Что-то такое от чего разум плывет и я перед этим ублюдком опять вмиг растекаюсь?
Он укладывает меня на живот. Осматривает спину. Горячие пальцы едва дотрагиваются до кожи.
— Зачем, — начинаю и осекаюсь. — Почему ты…
Идиотка.
— Ты пометил меня этой буквой, — сглатываю. — «М» — значит Марат? Нечто вроде твоей фамильной вещицы? Герб. Вензель. Или совсем очевидно? Моя шлюха. Моя потаскуха.
Моя… сука?
— Моя, — резко бросает он. — Просто моя.
Даже сказать ничего не способна. Голос подводит.
— Я тебе это на лбу вырежу, — прибавляет хрипло. — Если так непонятно. Всю твою рожу распишу, раз никак не усвоишь.
— Не надо, — роняю поспешно, не сомневаюсь в том, что этот человек выполнит любую, даже самую чудовищную и безумную угрозу. — Ты знал, да? Знал, я сломлена, поэтому никакой борьбы не будет, никакого бунта.
— Ты? Сломлена? — вдруг начинает хохотать, громко и раскатисто.
— Что? — не понимаю. — Почему ты смеешься?
— Я знал, у тебя есть мозги, — заявляет неожиданно холодным тоном, накрывает затылок тяжелой ладонью. — Самая малость, но для такой задачи хватит.
— А если бы…
— Опять болтаешь, — обрывает со вздохом. — Нет и не будет никаких «если». Я убью каждого, кто бросит мне вызов. Забью. Загрызу. Ты моя. Никто не посягнет. И даже никакой гребаный совет тебя не отнимет.
А смерть?
Не озвучиваю вопрос. Плотно закрываю глаза, проглатываю очередную порцию слез. Неужели Марат сам не понимает абсурдность своих действий? Спасает меня сейчас, чтобы неминуемо погубить после. Чистое безумие.
Но так хорошо в его руках, так спокойно и уютно. Совсем не тянет размышлять, не хочется думать. Будь что будет.
Глава 48
Клетка всегда остается клеткой. Даже самая уютная и комфортная. Порой ты можешь забыться, перестать замечать железные прутья, поверить в иллюзию свободы. Но лишь стоит нарушить границу, потянуться к свободе, тебя быстро вернут обратно, поставят на место. Тебе сразу напомнят, кто ты.
— Хочешь поехать куда-нибудь? — спрашивает Замира.
— Куда? — невольно напрягаюсь.
— Марат оставил деньги, — говорит женщина. — Можем взять водителя и отправиться в торговый центр, сделать покупки.
— С чего вдруг такая щедрость? — не удерживаюсь от вопроса. — И разве это не опасно? Вдруг я сбежать попытаюсь?
