Дорога к свободе. Единственный достойный ориентир. Других нет и не будет. Надо действовать. Пробивать путь, прогрызать. Рваться на волю. Иначе сомнут, растопчут и разрушат под чистую.
Я найду способ. Было бы желание. Остальное приложится.
Звук открываемой двери. Звук шагов. Ближе и ближе. Практически рядом. Тяжелая поступь зверя.
Он не остался с ней? Ну, конечно. Ее же трахать нельзя. До свадьбы точно. Все по строгим правилам.
Поворачиваюсь и обжигаюсь о горящий взгляд черных глаз.
Марат. Одно его имя заставляет содрогнуться, заледенеть и вспыхнуть, сгореть в пламени противоречивых эмоций.
Мужчина сбрасывает пиджак на пол, расстегивает рубашку и брюки, стягивает одежду, обнажает мощное мускулистое тело. Ни единого слова не произносит. Раздевается молча. Быстро и стремительно. За секунду.
Я отворачиваюсь к окну, сжимаю пальцами подлокотники. Я знаю, что последует дальше. Представляю четко.
Марат распалился, завелся, возбудился до предела. С той. С другой. А теперь будет срывать все на мне, вымещать свое бешеное желание, утолять чудовищную похоть. Ведь с ней так развлекаться не дозволено.
А дальше? Я буду им обоим прислуживать. Ему и его жене. Рабыня же. Как иначе? Или он меня запрет где-нибудь. Например, там, где Олега держал. Посадит под замок, уже в самом прямом смысле, и будет трахать, когда заблагорассудится.
Хорошо, что слезы закончились. Внутри давно пусто. Нет эмоций, нет чувств. Лишь рой безрадостных мыслей. И горечь, сводящая челюсти судорогой.
Марат подходит ко мне и останавливается напротив. Его стальные мускулы напряжены, вены вздуты. Громадный жилистый член угрожающе покачивается перед моим лицом.
Сейчас тяжелая ладонь обрушится на макушку. Сейчас меня притянут к паху и силой принудят…
— Почему ты ничего не поела? — спрашивает Марат.
— Что? — пораженно выдыхаю.
Простейший вопрос сбивает с толку.
— Замира сказала, ты отказалась от еды, — говорит холодно. — Она солгала?
— Нет, — роняю тихо.
— Так в чем дело?
— Ни в чем.
Марат ухмыляется. Криво. Без радости.
— Что ты за баба такая? — бросает мрачно. — Шмоткам не радуешься. Или мало денег дал? Ничего не выбрала?
— Почему же, — откашливаюсь. — Выбрала кое-что.
И поднимаюсь автоматически, по воле рефлекса встаю в полный рост, чуть развожу в руки в стороны.
— Покрутись, — хрипло произносит Марат.
Его глаза настолько жадно и бесстыдно пожирают мое тело, что меня прошибает пот.
Как можно сопротивляться ему? Противостоять? О какой борьбе идет речь, когда от одного этого горящего и пронизывающего насквозь взгляда враз слабеют колени?
Я едва держусь на ногах, а между бедер разливается жидкое пламя. Сколько угодно можно подбирать оправдания, списывать все на условные рефлексы, на то, что тело заранее готовится к неизбежности. Правда никуда не исчезнет, не денется.
Я действительно реагирую на него, как сука реагирует на кобеля во время своего течного периода. Отзываюсь каждой клеткой, моментально откликаюсь на неистовый зов плоти. Сгораю в диком огне. Вспыхиваю и обращаюсь в пепел, оседаю прахом у его ног. Самая настоящая рабыня. Глупо отрицать очевидное. Перед ним я всегда встаю на колени.
Дрожу. Трепещу. Превращаюсь в тупую голодную самку. Забываю про разум. Действую на уровне инстинкта.
А может, именно это еще и держит его интерес? Спасает меня от мгновенной казни? Может, это и оттягивает неизбежную смерть?
Его забавляет мое падение. Искреннее. Истинное. Без прикрас. Была вроде такая гордая в университете, отказывалась от всяких подачек вроде спонсорства проектов, и вот теперь покорно опускается ниц, берет в рот огромный член, подставляет любые отверстия.
Меня передергивает. В прямом смысле. Судорога сводит мышцы лица. Дергается мускул на щеке. И тело точно каменным становится, не подчиняется, не слушается.
Я не могу выполнить приказ. Не могу и все. Никак не выходит сдвинуться с места. Хотя влага растекается по самым чувствительным, по самым уязвимым точкам. Я хочу ему подчиниться. Хочу. Наверное. Но не получается. Пребываю в абсолютном раздрае.
— Тебе плохо? — спрашивает Марат.
В его голосе появляется нечто новое, совсем незнакомое, прежде несвойственное. Боюсь ошибиться, обмануться, но… неужели это беспокойство?
Крупная ладонь опускается на мой лоб.
Вздрагиваю, судорожно втягиваю воздух. Какой он горячий. Обжигающий. Выжигающий. А я до жути холодная. Просто ледяная сейчас. При столь неожиданном прикосновении контраст ощущается еще гораздо сильнее и острее, пробирает до нутра.
— У тебя что-то болит? — раздается новый вопрос.
Отрицательно качаю головой.
Разве есть разница? Зачем о таком спрашивать? Или он и впрямь волнуется, что болезнь вдруг завладеет мною и приведет к смерти раньше предусмотренного срока?
— Врача позвать? — продолжает хрипло.
Опять этот странный оттенок в его голосе. Совершенно чужой. Инородный.
— Нет, — пожимаю плечами. — Для чего?
— Бледная ты, — бросает мрачно. — И странная.
Кажется, забывает о невыполненном приказе, о том, что не кручусь перед ним по щелчку, не повинуюсь распоряжению. Видно, и правда паршиво выгляжу. Болезненно.
Кому нужна такая рабыня? Слабая. Непригодная. Только зря место в спальне занимает. Пора от нее избавиться. Сломанные вещи принято выбрасывать. Верно?
Марат разворачивает меня.
— А это что? — проводит ладонью по спине.
Взвиваюсь.
Единственное прикосновение ощущается точно открытый огонь.
Саднящая боль растекается вдоль поясницы. Едва ощутимая, однако неприятная. Шрамы никак не затянуться до конца. Раны ноют. Глотаю, рвущийся наружу стон.
— Почему повязку сняла? — бросает отрывисто.
Подносит свои пальцы к моему лицу, позволяя разглядеть багряные следы. Даже уютный полумрак этой комнаты не скрывает кровь на его руках.
Проклятье.
— Черт, — выдаю сдавленно. — Я испортила платье.
— Ну, хоть что-то бабское в тебе есть, — хмыкает. — Переживаешь за свои тряпки.
— Я сняла повязку перед тем, как принять душ, — сглатываю. — А потом просто забыла сделать новую. Уже давно не было крови. Я и не думала… ох, пожалуйста, помоги мне его снять, надо срочно застирать. Может тогда следов не останется.
Тянусь к молнии на спине, пытаюсь ухватить язычок и дернуть вниз. Но спину пронзает дичайший спазм, буквально выкручивает позвонки. Вскрикиваю.
