Но на удивление Ришем и его невестка в опалу так и не попали. Они никуда не исчезли и продолжали участвовать в жизни Двора. Правда, герцог казался рассеянным, а графиня еще более бледной, чем обычно, но, ни изгонять их, ни закрывать в покоях не стали. Государь даже не отдалился от своей фаворитки, за что я еще раз на него обиделась. Со мной это проделывал уже несколько раз, а Серпина продолжала находиться рядом с ним, и когда они пришли на вечер к ее светлости, то даже улыбались друг другу. Увидев это, я почувствовала раздражение, потому сослалась на головную боль и покинула гостиную герцогини.
Что до наших взаимоотношений с государем, то после нашей ссоры мы успели помириться, но прежней теплоты не было. Я была учтива, он приветлив, однако той душевности, которая ощущалась в наших беседах, вдруг не стало. Быть может, это во мне всё еще клокотала обида за то, что графине и герцогу спустили с рук их пакости, и потому я не могла открываться королю, как раньше. Была сдержана и холодна. И Его Величество, заметив это, стал вести себя подобным образом. И чем больше проходило времени, тем сильней становилась досада, и тем больше я отдалялась от государя, как и он от меня.
А потом была игра в спилл в королевских покоях. Мне прислали приглашение, которое меня поначалу обрадовало, но потом я подумала, что там будут все те, в ком я была настолько сильно разочарована, что видеть их вовсе не хотелось. В желтой гостиной я так больше и не появлялась. Смотреть на лицемеров, теперь вновь улыбавшихся мне при случайных встречах, было тошно. И по этой причине я передала Его Величеству письменные извинения, опять сославшись на недомогания, и не пошла.
А спустя полчаса в дверь моих комнат постучались. Тальма едва отправилась узнать, кто к нам пожаловал, как дверь открылась, и в комнату вошел Его Величество, мрачный и раздраженный.
— Прочь, — кратко велел он моей служанке, согнувшейся при его появлении, и Тальма исчезла, будто ее вынес за дверь ветер, а не собственные ноги. Государь приблизился ко мне, присевшей в реверансе, подцепил пальцами за подбородок и, задрав мне голову, вопросил: — И как это понимать, ваша милость? Так-то вы цените мое доброе отношение к вам? Откуда столько высокомерия?
Распрямившись, я посмотрел королю в глаза и удивленно спросила:
— О чем вы, государь?
— Совсем не понимаете? — спросил он. — Хорошо, я поясню. С нашего разговора в моем кабинете вы ведете себя возмутительно, — отчеканил монарх. — Как смеете вы пренебрегать высочайшим вниманием? Кто надоумил вас вести себя так, чтобы я чувствовал себя, будто нашкодивший ребенок? Почему я должен переживать о нашем разладе, в то время, как вам, кажется, глубоко безразлично, что происходит между нами? В конце концов, я – король, вы моя подданная. Кроме того, я – мужчина, вы – девица. Мне тридцать лет, вам всего лишь семнадцать, но я увиваюсь вокруг вас, пытаясь вернуть расположение. А теперь вы еще и вздумали отказываться от моего приглашения. Считаете, мое терпение безгранично?
По мере того, как он говорил, глаза мои раскрывались всё шире и шире. От этой тирады я пришла в крайнюю степень замешательства, и даже не сразу нашлась что ответить, лишь открыла рот и снова закрыла.
— Отвечать! — рявкнул Его Величество.
— Да разве же вы сами не держитесь отчужденно? — изумилась я.
— Я?! — в ответ удивился государь. — У меня уже стойкое ощущение, что как только я подхожу к вам, то утыкаюсь в глухую стену.
— Прошу меня простить, Ваше Величество, однако справедливости ради замечу, что вы и сами не проявляете прежнего внимания, — возразила я. — И уж, прошу простить меня снова, никак не увиваетесь вокруг меня…
— А этот проклятый спилл?! — воскликнул Его Величество. — Я его терпеть не могу! От половины завсегдатаев меня тошнит, но я терплю и игру, и неприятных мне людей только ради того, чтобы побыть с вами рядом. И что же? Вы отказываете мне?! Да что вы о себе возомнили, ваша милость?
— Да я же не вам отказала! — воскликнула я, потрясенная его откровениями. — Меня не меньше вашего тошнит от завсегдатаев желтой гостиной! После всей этой истории, когда они повели себя так отвратительно со мной и с его сиятельством, я с теплотой отношусь лишь к троим из всех них. И только по этой причине я сказалась нездоровой…
— Выходит, я терплю, а вы ради меня терпеть не стали? — как-то недобро усмехнулся Его Величество.
— Если бы я знала, что вам неприятны ваши придворные, я бы не стала негодовать, что вы избегаете их общества, — ответила я. — Но…
Я замолчала, лишь бросила на короля взгляд и отвела его, уже зная, как утихомирить бурю.
— Но?
— Но раз вам неприятны те же люди, что и мне, государь, — вновь заговорила я и подняла взор на монарха: — Могу ли я… украсть вас у ваших подданных? — И снова потупившись, улыбнулась.
Король промолчал, лишь хмыкнул и отошел от меня. Он уселся в кресло, закинул ногу на ногу и вопросил:
— Чем же вы сможете заменить игру в спилл?
Я развернулась к нему, улыбнулась уже открыто и ответила:
— Скачками, конечно же. Если, конечно, вы не опасаетесь, что я выиграю у вас. Уж поверьте, Ваше Величество, угождать вам и придерживать коня я не стану. Но если все-таки вас тяготит возможность проиграть подданной, женщине, которой всего семнадцать, то я пойму вас, и мы спокойно посидим в теплой и уютной гостиной за игрой в спилл…
— Что? — потрясенно вопросил король. — Теперь вы еще и дерзите? Вы еще добавьте, что мне уже тридцать, и это почтенный возраст!
Я приподняла брови, даже и не думая скрывать иронии. Государь, порывисто встав, подошел ко мне:
— Вызов принят, ваша милость. И не вздумайте после жаловаться, что я заставил вас глотать пыль.
— Тогда вы уж тоже, Ваше Величество не жалуйтесь…
— С меня довольно, — отчеканил государь, он взял меня за плечи и развернул в сторону двери. — Вперед, ваша дерзость. Я полон праведного негодования, и мне не терпится показать, насколько вы поспешили отправить меня в теплую гостиную за карточный стол.
— Уж сделайте милость… ай! — вскрикнула я, когда меня ощутимо дернули за ухо. — И всё ж таки вы разбойник, государь, — проворчала я.
— И это я еще вам другой должок не вернул, — усмехнулся он и щелкнул зубами, напомнив про то, что я его укусила.
— Но король, мужчина и благородный человек, — заметила я.
— Учту, — пообещал Его Величество, и мы устремились к конюшням.
Я задержалась с Аметистом, мне необходимо было донести до него, что мы не имеем права оплошать, и что его приступы смерти или простое упрямство меня очень огорчат.
— Мне нужны твои быстрые ноги, мой дорогой, — втолковывала я жеребцу, пока его седлали.
— Уж не сочтите за дерзость, — заговорил конюх, затягивавший подпругу. — Но вот слушаю я вас каждый раз, госпожа баронесса, как вы с Аферистом разговариваете, и диву даюсь. Он же тварь бессловесная, животное, а вы с ним, как с человеком беседу ведете.
