— Простите же меня! — воскликнула Керстин. — Простите! Я была не в себе, я раскаиваюсь, — с плаксивыми нотками продолжила она. — Ну, пожалуйста, я прошу вас, Шанриз, вы же добрая… Прошу! — выкрикнула Керсти, и я выдернула руку.
— Мне надо подумать, — ответила я. — Сначала мне надо подумать.
Его сиятельство закрыл меня собой, так отодвинув Керсти и не позволив ей преследовать нас. И пока Тальма, причитая и возмущаясь, крутилась вокруг моих вернувшихся нарядов, мы с его сиятельством ушли в спальню. Мне требовалось высказаться и выслушать его мнение и совет.
— Дядюшка, что делать? — спросила я, глядя на него в растерянности.
— Неужто вы хотите и вправду простить воровку и заступиться за нее? — изумился его сиятельство.
— Да причем тут Керстин? — возмутилась я. — Я об ином вам толкую. Государь, как и мы все, посчитал виновной в краже платьев свою сестру. Если он и вправду будет ее отчитывать, то обидит несправедливым обвинением…
— Вы переживаете о принцессе?
— Пф, — отмахнувшись, фыркнула я. — Менее всего я склонна переживать о невоспитанной особе, даже если она королевских кровей. Но если вскроется, кто совершил кражу, то придется извиниться за подозрения. Ее светлость сразу же после известия о краже отправилась к племяннице, и у них разразился жуткий скандал. И что же? Всем нам идти на поклон к Селии? Я не хочу извиняться! Не хочу кланяться ей после того, как она оскорбляла меня и хлестала по щекам. И тогда может к лучшему скрыть преступление Керстин, чтобы избежать унизительной просьбы прощения?
Граф в задумчивости сложил губы бантиком и прошелся по спальне, остановился у окна, после уселся на подоконник и, вытянув ноги, заговорил:
— Я понимаю ваши переживания. Меня, признаться, тоже коробит мысль об извинениях перед человеком, оскорбившем вас. Скажите, вы называли Ее Высочество в разговоре с государем, как лицо причастное к краже?
— Нет, — подумав, уверенно ответила я. — Мы даже особо не говорили о платьях.
— А ее светлости?
— Нет, я только сказала ей, что мои платья исчезли, и мне не в чем идти на бал. Она сама сделала вывод и отправилась к племяннице.
— Ну, вот и всё, дорогая, вас обвинить не в чем, — развел руками его сиятельство. — Если кто-то и обвинил Селию, то сделал это по собственному почину. Вы лишь объявили о пропаже своего гардероба и, стало быть, извиняться не за что. К тому же барон Гард объявил о нежелании скрывать проделку баронессы Вендит, а значит, уже в эту минуту мог доложить о виновнике кражи ее светлости. Положимся на нее и ее решение. Не думаю, что герцогиня горит желанием извиняться перед принцессой. Она сама разберется с воровкой, и если простит, то вы сделаете свои выводы и более не подпустите к себе бесчестного человека.
Я улыбнулась и подошла к его сиятельству. После присела рядом и положила голову ему на плечо.
— Как же хорошо, что вы у меня есть, дядюшка, — умиротворенно вздохнув, сказала я.
— У ваших родителей не было ни малейшего шанса устоять перед вами, дитя мое. Теперь мне понятно, как вы смогли столько времени вить из них веревки и скрывать свои шалости, — хмыкнул граф. — Даже я таю от этих милых жестов, — я лишь улыбнулась в ответ.
Дядюшка был пав, герцогиня приняла решение без огласки. Керстин отослали от Двора, лишив доверия и благоволения.
— Я не покровительствую воровкам, — высказалась ее светлость в лицо рыдающей Керстин. — Не желаю переживать о своих драгоценностях и платьях, если вам взбредет в голову, что я обидела вас.
Впрочем, причиной покинуть герцогиню стало собственное желание баронессы, что не испортило ей будущего, но стало объяснением для всех остальных, даже для свиты ее светлости. Об истинной причине знали только несколько человек: сама герцогиня, барон Гард и мы с его сиятельством. Заступаться за баронессу Вендит я не стала. Иметь под боком человека озлобленного на меня было лишним. Керсти показала еще при разбирательстве, что не раскаивается и прощение просила лишь из желания остаться в своей должности, а значит, и в дальнейшем можно ждать от нее пакостей. А мне пакостников хватало и без бывшей подруги.
Что говорил своей сестре государь, было для нас тайной, как и в случае с Керстин, никто не придавал семейный скандал огласке. Сама принцесса ходила мимо тетушки и ее свиты с каменным выражением на лице, сцеживала сквозь зубы приветствие, и на меня не взглянула ни разу. Никто не извинялся перед ней, и сама Селия не требовала признать от нас лживый навет. Возможно, история с моим платьями и не всплывала в их разговоре с венценосным братом, все-таки и сам Его Величество не акцентировал на этом внимания. Ему хватило вмешательства сестры в его дела и угроз Ее Высочества. Впрочем, дальше была холодность короля в отношении меня, и в глазах свиты принцессы появилась насмешка. Может быть, она и удовлетворилась отстраненностью брата. В любом случая, меня такое положение дел вполне устраивало.
Так и прошли эти полторы недели. Моя жизнь в королевской резиденции протекала без новых всплесков, даже герцог Ришем не пытался нарушить мой покой, будто утеря мной королевского внимания успокоила и его. И свое свободное время, когда не служила герцогине и не искала дружбы нужных мне людей, я проводила в компании дядюшки, с которым мы очень сблизились за прошедшие месяцы или барона Гарда.
Наверное, если бы я хотела жизни обычной женщины, то мечтала бы о муже, похожем на его милость. Нет, я не была увлечена им, но могла понять Керстин. В этом мужчине было столько искрящейся энергии, столько завораживающей жажды жизни, что это не могло не впечатлить. Наверное, он чувствовал во мне родственную душу, потому что использовал всякую возможность остановиться и немного поболтать, или же охотно откликался на мое предложение прогуляться, будь то прогулка верхом или пешая. В моих наблюдениях за бароном, когда он был со мной, и когда был среди придворных или в обществе баронессы, я пришла к выводу, что в моем обществе он отдыхает. Не паясничает, а просто получает удовольствие от пикировок или простой беседы.
А еще были наши тренировки. Впрочем, кое-какие навыки у меня были, потому с барьерами я уже справлялась сносно, но, как выразился Фьер, любой навык требует закрепление до мастерства. И мы продолжали наши занятия. Думаю, его влекло на манеж то же желание расслабиться и быть самим собой. Правда, последние два занятия нам пришлось отложить. Мой Аметист захворал. И если неделю назад он еще бойко стучал копытами, то на ее исходе шел гулять нехотя и ласки требовал в два раза больше обычного, так что мы даже от резиденции не смогли отъехать. Тогда же мы с Гардом отменили одно из занятий. Менять своего коня мне не хотелось, это было будто предательство, уж очень я сроднилась с ним, да и аферы его вызывали больше улыбку, чем раздражение, потому что ими жеребец не злоупотреблял.
Второе занятие должно было состояться вчера, но Аметист оказался к нему не просто не готов. Он даже не позволил приблизиться к себе, то дергался и фыркал, то вовсе встал на дыбы, едва не проломив копытами стенку своего стойла.
