Это был большой рабочий кабинет, где проводились советы, и где Его Величество принимал посетителей. И все-таки я скользнула по стенам быстрым взглядом, пользуясь тем, что хозяин кабинета стоял у окна спиной ко мне. Портрета тут, разумеется, не было. Не тот кабинет…
— Доброго дня, Ваше Величество, — поздоровалась я и порадовалась, что голос прозвучал ровно и спокойно.
Он не обернулся. Так и стоял, глядя в окно, будто кроме него здесь никого больше не было. На миг поджав губы, я направилась к нему, не став дожидаться, когда на меня обратят внимания. Негромкий перестук моих каблучков, кажется, не сумел пробудить в короле интерес к посетителю. Остановившись шагах в трех от него, я застыла на месте, ожидая, когда ко мне обернутся. Не обернулся.
— Прошу простить меня великодушно, Ваше Величество, — заговорила я, — но хочется верить, что вы не жалеете более слушать гимн королевства в моем исполнении.
До меня донеслось едва уловимое хмыканье.
— Доброго дня, ваша милость, — наконец, ответил государь. — Думаю, я знаю, что привело вас ко мне — отставка главы вашего рода, верно? Или же удивите меня? — он повернул голову, но не обернулся и на меня не взглянул, просто ждал ответа.
— Вы прозорливы, Ваше Величество, — ответила я. — Мне нечем вас удивить.
Теперь усмешка была более явственной. Король повернулся… И всё мое спокойствие рухнуло в пропасть. Всего миг глаза в глаза, и сердце гулко забилось в груди. Кажется, перестало хватать воздуха, и я судорожно вздохнула. Он шагнул ко мне, не сводя острого взгляда чуть расширившихся взгляд. Рука государя приподнялась, будто он намеревался дотронуться, но тут же опустилась, и монарх обошел меня. Я выдохнула, только сейчас осознав, насколько была напряжена. После облизала вдруг пересохшие губы и обернулась ему вслед.
Король отошел к своему столу, там развернулся лицом ко мне и вытянул руку, когда я сделала шаг в его сторону:
— Нет. Останьтесь там, — отрывисто и резко произнес он.
— Как угодно Вашему Величеству, — ответила я, даже обрадовавшись, что между нами теперь половина кабинета.
Впрочем, первое смятение уходило, и я почувствовала себя уверенней. Вновь воцарилось молчание. Речь, которую я готовила, пока собиралась во дворец и шла до него, вдруг показалась мне напыщенной и неправильной. И как приступить к делу теперь, я не знала.
— Чего вы хотите, Шанриз? — неожиданно устало спросил государь. — Говорите.
— Я прошу защитить мой род, — ответила я и все-таки сделала несколько шагов, сократив между нами расстояние.
— Разве вашему роду кто-то угрожает? — с толикой насмешки произнес монарх.
— Скорее — что-то, — сказала я. — Род, столь долго и верно служивший Камерату и его государям, сегодня был отправлен восвояси. Я понимаю, почему избавились от меня, но не могу понять, чем не угодил граф Доло.
— Род Доло и вправду недурно послужил своей отчизне, — кивнул государь. Он отлепился от стола, на край которого успел присесть, и сделал два шага в мою сторону, еще более сократив расстояние между нами. — И за эту службу его сиятельство получил несколько высших наград. Чем же вы недовольны? Или мои угодья не подходят роду Доло?
Теперь усмехнулась я и покачала головой.
— Плата за отлучение от вашего Двора недурна, — ответила я. — Род Доло оценил оказанную честь по достоинству и приносит свою сердечную благодарность. Однако…
— Однако? — изломил бровь король.
— Однако, государь, — кивнула я. — Мы еще не исчерпали свои силы и желание приносить пользу Камерату в самом его сердце. К тому же награды чрезмерно высоки, и их надо заслужить делом. Потому я прошу не отказываться от нас.
— Вот как, — отметил монарх и сократил оставшееся расстояние до меня. Я не двинулась с места и не опустила глаз. Его Величество остановился передо мной и окинул неспешным взглядом, моего смущения это не вызвало. Я растянула губы в учтивой улыбке и присела в неглубоком реверансе. После распрямилась и устремила взгляд в глаза моего господина, и он вновь обошел меня и вернулся к окну. — Что же вы можете предложить Камерату?
— Свою верность, свой разум, свои силы и желание приносить пользу вам, Ваше Величество.
— Всё это похвально, но служить мне и Камерату можно вне стен дворца. А потому мне непонятно ваше негодование, Шанриз. Говорите прямо — чего именно вы у меня просите?
— Должности при Дворе, государь, — твердо произнесла я, глядя ему в затылок. Король полуобернулся, и я добавила: — Для моего кузена. Его милость барон Томмил Фристен-Доло достиг необходимого возраста, он сообразителен и умен. Он бы мог стать достойной сменой главе нашего рода, раз уж вы посчитали его возраст чрезмерным для службы Вашему Величеству. Хотя это и не так…
Монарх стремительно развернулся. Теперь его глаза затянуло льдом, и голос прозвучал тоже холодно.
— По какому праву вы оспариваете мои слова и решения, ваша милость? — чеканно спросил король.
— Разве же я оспариваю, государь? — с недоумением спросила я в ответ. — Всего лишь имею собственное мнение.
Он вернулся ко мне и, сузив глаза, велел:
— Огласите. Разозлите меня еще больше, вы мастер в этом деле.
— Как пожелает Ваше Величество, — не стала я спорить. — Его сиятельство может и в летах, но вовсе не развалина. Он еще силен духом и телом, бодр и деятелен. Его ум по-прежнему ясен и тверд. И в то же время граф Лирен, один из ваших министров, государь, старше моего дядюшки на пять лет, однако он всё еще на своем месте. И не только Лирен превосходит графа Доло в возрасте, однако, они при вас, а глава моего рода за воротами. Я пытаюсь понять, за что вы гневаетесь на нас, раз уж убрали его сиятельство с глаз долой. Чем мы настолько не угодили, что более никто не желает иметь дела с представителями нашего рода. А потому мне приходит на ум лишь один вывод…
— Какой же? — обманчиво любезно вопросил Его Величество.
Осторожней, Шанриз, осторожней, ты шагнула к краю. Нельзя говорить того, что вертится на языке. Нельзя! Надо сказать, что он просто недооценивает нас, сказать, что…
— Вы мстите нам, — ответила я, все-таки сказав то, о чем стоило молчать. А после затаила дыхание, ожидая вспышки гнева и приказа немедленно покинуть кабинет. Боги, это была наглость! Я знала об этом, но желание высказаться оказалось сильней.
Это ведь несправедливо, когда за отказ женщины изгоняют весь ее род, в то время, как другой род получает поощрение лишь за то, что его женщина предоставила королю свое тело. Нельзя так судить! Нельзя делать достоинством то, что достоинством не является уже потому, что было продано, пусть и за высочайшую милость. Но выходило именно так, а потому промолчать было хоть и умно, но совершенно невозможно.
— Вот как, — в своей неопределенной манере произнес государь. — Стало быть, я мщу. И за что же, позвольте спросить, ваша дерзость? — я не ответила, вновь стараясь сдержаться и найти иной ответ, чтобы обойти скользкую тему: — Огласите свои мысли, к чему стеснения? Перед вами всего лишь ваш король, когда это вас останавливало? Ну же, Шанриз, выскажитесь. — Я всё еще молчала, и он рявкнул: — Отвечать!
