— Извольте, — ответила я с хрипотцой. — Только прошу помнить, что я пришла за вашей защитой, государь.
— У меня прекрасная память, баронесса.
— Как и у меня, Ваше Величество, — я поклонилась. — И моя память напоминает о вашем собственном признании еще в день моего совершеннолетие. Помните, когда я выбрала не ту дорогу, чтобы пройти к пруду, и встретилась с вами?
— Вы желали встретиться со мной, — отмахнулся король, и я не стала спорить:
— Как вам угодно, государь. Тогда вы сказали, что обидчивы и мстительны. Вы не лгали, хоть и казалось, что шутите. — Он усмехнулся и кивнул, а я продолжила: — А потому я говорю, что отлучение рода Доло — это месть за обиду, которую вам нанесла я. Иных причин нет. Вряд ли брат графини Хорнет успел показать себя столь блистательно, чтобы вы предпочли его моему дядюшке. Признаться, до этой поры я даже имени этого рода не слышала, а значит, они ничем не успели проявить себя. И, стало быть, вы убрали его сиятельство не ради более молодого и подающего надежды человека, но из желания наказать нас… меня. А эти награды всего лишь издевка. Поместье на ваших землях — как место при господине. Орден и звание, как предел достижений для Доло и всех его ветвей. Только отчего столько ждали? Пытались быть беспристрастным, но не вышло?
— А то, что я хотел сделать приятное своей женщине, не допускаете? — с явной издевкой вопросил монарх. — И с чего вы решили, что ее брат не столь умен и расторопен, как граф Доло? Сколько можно вспоминать прошлые заслуги?
— Так позвольте же нам достичь новых! — воскликнула я, изо всех сил стараясь не думать о других словах, произнесенных королем. Они задели меня, но лишь ту часть души, которая еще помнила поцелуй на берегу Братца и ночную прогулку перед отъездом государя на охоту. И этой части было больно слышать неприятное словосочетание — своя женщина. Однако вторая часть помнила, почему это не относится ко мне. Я ни в чем не раскаивалась и не жалела о сделанном выборе. Просто… пройдет. И я расправила плечи: — Мы помним заслуги нашего рода, гордимся своими предками и стараемся походить на них. Славные деяния прошлого напоминают, на что способны Доло, Тенерисы, Мадести и Фристены. И мы желаем быть достойными тех, кто навеки вписал свои имена в историю Камерата. А потому я прошу вашей защиты, государь, от ваших обид и мести. Я прошу изменить решение и не отдалять от себя наш род. Мы готовы служить, готовы приносить пользу, и история на нашей стороне. Королевской защиты, Ваше Величество.
Он устало потер двумя пальцами переносицу, после посмотрел в сторону от меня и вздохнул.
— Поразительно, — неожиданно усмехнулся король. — Сколько раз вы уже мне дерзили, позволяли себе тон, который я не приемлю. Отчитываете меня, оскорбляете…
— Прошу меня простить, государь, — я склонила голову, — я всего лишь сказала, что лежит у меня на душе.
— Да хоть на пол плюньте, кажется, я и это вам прощу. — Отмахнулся он. Затем отошел к столу, скрестил на груди руки и спросил: — Чем вы занимаетесь сейчас, Шанриз? Я имею в виду, оставшись без службы. Чем занимаетесь дома?
Я растерялась. Даже больше — я опешила.
— Вас удивляет мой вопрос?
— Он показался мне неожиданным, — ответила я. — Пока я озабочена судьбой моей сестрицы. Хочу, чтобы она составила не только выгодную, но и хорошую партию. Читаю…
— Что читаете?
И вновь я замешкалась. Сказать, что читаю книгу, которую он сам указал Дренгу, чем бы ни руководствовался в этот момент, я не решилась, и потому выбрала первое пришедшее на ум название:
— «Пески истории», Ваше Величество. Это…
— Я знаю, — прервал меня государь. — И как вы ее находите?
— Всегда интересно узнать о древних загадках нашего мира, — я невольно улыбнулась. — Господин Фойер-Брок писал занимательно и легко. Его исследование Красной пустыни дало много открытий человечеству.
— Да… наверное, — рассеянно ответил король. — А что женихи? Вас, наверное, осаждают?
— Порой мне кажется, что меня опасаются, — невозмутимо ответила я.
— Это меня не удивляет, — усмехнулся государь. — Вам будет сложно найти мужа, Шанриз. Все эти салонные завсегдатаи не для вас. Вам нужен мужчина зрелый, сильный духом… Впрочем, это уже ваше дело, — оборвал он сам себя и передернул плечами, будто стряхнув с них груз: — Итак, вы желаете возвращения вашего рода ко Двору и должности?
— Именно так, Ваше Величество, я прошу вас об этом.
— Я подумаю, что можно сделать. Ступайте, ваша милость, вас, наверное, уже заждались.
Он вернулся в свое кресло за столом, переложил с места на место какую-то бумагу и посмотрел на меня. Я присела в реверансе, а когда уже сделала пару шагов к двери, вдруг остановилась и зачем-то сказала:
— Меня никто не ждет, государь. Я пришла одна и по собственному почину.
Его Величество ответил мне изумленным взглядом и вдруг хмыкнул:
— Уничтожаете устои каждым своим шагом? И как же вас выпустили из дома в одиночестве?
— Никто не видел, я ушла пешком.
— И без сопровождения? Даже без служанки?
— Без сопровождения, — я пожала плечами и задала вопрос: — Когда я могу узнать о вашем решении, государь?
— Думаю, через несколько дней я дам вам ответ, Шанриз, — ответил король и поднялся из-за стола. — Не спешите, я провожу вас. Не дело девице одной бродить по городу.
— Мужчина — не лучший спутник для девицы, — осторожно напомнила я. — Да и если кто-то нас увидит, пойдут сплетни. Вам, государь, нет до них дела, но я нахожусь за пределами дворца, и там нашу прогулку расценят, как мое падение. Уж лучше уйду, как и пришла — в одиночестве.
Монарх поджал губы, но, чуть помедлив, кивнул.
— Хорошо, но одну я вас не отпущу. За вами присмотрят, пока не доберетесь дома.
— Благодарю, Ваше Величество, — я улыбнулась и присела в реверансе. — Я буду ждать от вас вестей.
— Всего доброго, Шанриз, — как-то вымученно улыбнулся в ответ король, и я покинула его кабинет.
Глава 9
Город заполнила суета. Сегодня весь просвещенный мир праздновал самый главный праздник — день первого из Богов, покровителя всего сущего — Всевидящего Верстона. Священные легенды гласили, что он создал мир, а его братья, сестры и приближенные следили за детищем Верстона, помогли наполнить его жизнью и остались рядом, чтобы стать верными помощниками Вседержителя.
Это был всеобщий шумный праздник, на время которого прекращались даже войны. Пусть на один день, но в этот день даже жизнь врага отнять было великим грехом. Не было и охоты, а рыбаки вытаскивали свои сети еще с вечера накануне. И если кто-то умирал своей смертью в день Верстона, то говорили, что Вседержитель оказал благодеяние и призвал к себе достойнейшего из достойных, чтобы он смог отпраздновать великий день среди Богов. В этот день нельзя было браниться и слать проклятья, зато петь, танцевать, заливисто смеяться, восхваляя своей радостью саму Жизнь, — сколько угодно.
