Обернувшись, я посмотрела на вошедшего. Барон Хендис, отношения с которым у нас стали вполне приятными, все-таки не упускал возможности воткнуть в меня шпильку. Не удержался и в этот раз:
— Что это вы, голубушка, снежинки считаете? И много пролетело, пока вы в окно глазеете? Учтите, какой бы старательной девицей вы не были, но работа сама себя не сделает. Вы подготовили документы, которыми я просил заняться в первую очередь? — закончив язвить, его милость перешел на деловой тон.
— Да, господин барон, — ответила я и направилась к своему столу. Подняла увесистую папку и передала королевскому секретарю. — Прошу.
Задумчиво взвесив на ладони папку, Хендис произнес:
— Не вернуть ли вам часть той работы, которую я у вас забрал?
— Сдается мне, ваша милость, — улыбнувшись, ответила я, — вам будет жалко ее возвращать, иначе вы умрете от скуки.
— Договоритесь, ваша милость, ох, договоритесь, — он погрозил мне пальцем и, зажав папку под мышкой, направился к двери, негромко напевая себе под нос модный романс.
Усмехнувшись, я вернулась к окну и протяжно вздохнула. Мне хотелось бы выйти на улицу и пройтись по дорожкам, ощущая морозец на своей коже, однако в моей нынешней должности прогулки, когда вздумается, не допускались. Приходилось ждать, когда барон отпустит меня, а он не спешил этого делать, строго придерживаясь установленного для службы времени. Впрочем, я и не роптала. Высказаться против — это будто признать свое поражение. Но маленькая блажь не стоила великого дела.
Хотя в моей нынешней должности великих свершений не предвиделось. И хотя сейчас у меня появился повод рассуждать о важной для меня теме более уверенно, однако мое назначение считали блажью государя, а потому сторонников мне это не прибавляло. Единственная польза от моей службы была в том, что мой род оставался при Дворе. Томмил Фристен уже отправился по месту своего назначения, но ему до дворца было так далеко, что и говорить об этом пока не стоило.
— Том — умный мальчик, — сказал дядюшка, когда мне удалось вырваться из дворца спустя первых полтора месяца. — Мы много говорили с ним, и он слушал внимательно. Я видел в его глазах разум, и это меня несколько успокоило. К тому же ему польстило назначение, написанное лично государем. Думаю, нам стоит довериться его милости, он не должен нас подвести. А как проходит ваша служба? Что королевские родственницы?
— Принцесса делает вид, что меня вовсе нет, — усмехнувшись, ответила я. — Да у нас с ней и нет возможности часто встречаться. Когда она приходит к брату, я нахожусь в своем кабинете, недалеко от которого стоят гвардейцы. Им велено никого не пропускать ко мне, кроме государя, моего начальника и лиц, которые приносят мне письма и бумаги. Но если мы с Селией встречаемся, она проходит мимо с задранным носом, как и вся ее свита. Меня это смешит, но вида я, разумеется, не подаю.
— А герцогиня?
— Себе не изменяет. Жалит, но с милой улыбкой. Впрочем, ее яд в мою кровь не проникает, задело лишь одно — она запретила Фьеру общаться со мной, прикрывшись заботой о нем. Якобы король будет недоволен. Графине Энкетт также запрещено приближаться ко мне.
— И что же? Гард сторонится вас?
— Между нами теперь завязалась переписка, — усмехнулась я. — Его милость страстно полюбил чтение. Он теперь часто посещает библиотеку, где забирает книгу с моим посланием, а после возвращает ее со своим. Иногда мы обмениваемся записками через наших слуг, но нечасто, чтобы это не бросилось в глаза. Библиотека вообще оказалась полезнейшим местом, там можно не только брать книги или передавать письма, но и устраивать тайные свидания. Правда, случайные встречи не могут быть нарочитыми, потому мы «столкнулись» с Фьером среди стеллажей всего пару раз.
— Стало быть, он от вас не отказался, — улыбнулся дядюшка.
— Хвала Хэллу, я не ошиблась в его милости, когда решила сблизиться. Да и графиня Энкетт меня не забывает. Иногда ко мне подходит ее супруг, чтобы передать весточку или просто пожелание доброго здоровья, а иногда она оставляет в письмах Гарда собственную приписку. Так что выходит, что в стане герцогини есть два моих сторонника, которые готовы предупредить о готовящейся пакости или передать, что творится у меня за спиной.
— Были пакости? — подался вперед его сиятельство.
— Пока только слухи, кои настолько вздорны, что одна противоречит другой. В остальном, за мной всегда следует охрана, потому решиться на открытую подлость непросто. Государь сотворил из меня какое-то сокровище, право слово.
— Вы и есть сокровище, — улыбнулся граф Доло. — И не только для короля, но для всего нашего рода.
— Полноте, дядюшка, — отмахнулась я. — Он своей фаворитке руки нацеловывает при любой возможности, даже смотреть тошно. Странно, что еще в покои Серпины не поселил. Она навещает его вечерами, а после уходит в комнаты, предназначенные ей, как фрейлине.
— Вот и задумайтесь, — усмехнулся дядюшка, — почему вас он окружил заботой, а графиня Хорнет, хоть и посещает его спальню, продолжает обслуживать королевскую тетку.
— Пф, — фыркнула я и задумываться над отношениями государя и его любовницы не стала. Будто поинтересней мыслей нет. Вот еще…
Родителей я тогда, конечно же, тоже навестила. Однако послушав матушкины причитания, увещевания и требования взяться за ум и уйти со службы, на коей девице не место, я решила, что в следующий раз приеду, когда соскучусь посильней. Да и Амберли витала в облаках своей любви, а постоянно слушать о графе Гендрике мне было не так интересно, как просто отдохнуть и подурачиться. Только вот сестрица теперь ощущала себя взрослой дамой, и она охотней показывала мне свои достижения в живописи, чем хваталась за подушку или спешила поддаться моему «дурному» влиянию. Так что дома я не отдохнула ни душой, ни разумом. А потому вернулась во дворец без всяких сожалений.
— Шанриз.
Голос короля вернул меня из воспоминаний в кабинет к окну, за которым шел снег. Я обернулась и присела в реверансе. Государь кивнул, прошел к столу и, сдвинув в сторону письма, на которые мне предстояло ответить, уселся на их место.
— Вы грустите, — отметил Его Величество, не спеша перейти к сути дела.
Ко мне он заглядывал нечасто, обычно с каким-нибудь делом. К примеру, когда надо было отправить его письма или документы. Иногда с замечаниями, но их было крайне мало и более всего они оказывались несущественной мелочью, на которую мне мягко пеняли. Потом задавалась пара вопросов ни о чем, и государь уходил. Сейчас в его руках ничего не было, а потому оставалось гадать, что понадобилось от меня монарху.
— Скорей, пребываю в меланхолии, — улыбнулась я.
— Отчего меланхолия? Устали? Или же что-то вызвало ваше недовольство? Хендис более…
— О нет, — поспешила я заверить государя, — его милость теперь относится ко мне без всякой предвзятости. Мы даже иногда вместе ходим играть в спил.
— Тогда что же? Вы ведь рвались к мужской должности, теперь она у вас есть. Мне кажется, я дал вам то, что вы хотели.
