— И Ветер откликнулся, — улыбнулась я, ласково проведя ладонью по боку саула.
— Да, — ответил Танияр. — Ты сама сказала, что он несет на своей спине удачу, и она направила саула к тебе. И лакомство сгодилось.
Вскоре мы вышли к поляне, от которой открывался вид на Иртэген. На смотровых башнях засверкали блики — это ягиры приветствовали своего алдара обнаженными ленгенами. Он поднял кверху сжатый кулак, отвечая воинам, а после хмыкнул:
— Ты завоевала уважение ягиров — тебя признал саул.
— Он же не дикий, — удивилась я.
— Не имеет значения, — ответил Танияр. — Ты еще несколько дней назад спрашивала, почему простые люди ездят на рохах не только зимой, но и летом. Помнишь, что я тебе ответил?
— Что саул чувствует силу, — кивнула я.
— Да, — подтвердил алдар. — Чаще всего они выбирают воинов, будь его сила в руках или в душе. Ты сильна духом, Ашити, и сильна в своих чувствах, поэтому Ветер услышал тебя.
Склонив голову, я спрятала улыбку за свесившимися волосами — мне было приятно. Пока ягиры казались мне наиболее достойными доверия, а теперь и я стала достойной не только ровного отношения, но и уважения. Да, мне было приятно.
— Смотри, — голос Танияра заставил меня вскинуть голову. — На ягиров смотри.
Я подняла взгляд на смотровые вышки и увидела, что ленгены еще не убраны в ножны.
— Они приветствуют тебя, Ашити, — весело пояснил алдар.
— Как мне им ответить?
— Прижми ладонь к груди, этого будет достаточно.
И я ответила воинам, благодаря за знак внимания и поздравления. Ленгены вернулись в ножны, и мы вошли в ворота. Однако пока дошли до ашруза, мне пришлось еще много раз прикладывать ладонь к груди, потому что ягиров мы встречали на всем протяжении пути. Впрочем, не оставили нас вниманием и другие иртэгенцы. Они останавливались, смотрели удивленными взглядами на нас с Ветром и поворачивали головы вслед. Саул признал пришлую…
О да! Так меня называли. Кто-то просто констатируя то, что я не уроженка тагана, а кто-то, вкладывая в это слово неприязнь. Об этом я узнала от Сурхэм — прислужницы Танияра. Хотя она, скорей, относилась к своему господину, как названная мать. Женщина, возраст которой был далеко немал, относилась к аладару с теплотой. Она заботилась о нем, и ко мне первые дни присматривалась с настороженностью и явной подозрительностью. Я бы не сказала, что она была недружелюбна, но мне приходилось ловить ее внимательные взгляды.
Как-то даже Сурхэм устроила мне настоящий допрос, когда мы остались с ней без бдительного ока Танияра. При нем женщина со мной не заговаривала, а в тот день, когда я утром вышла из своей комнаты, Сурхэм, заслышав мои шаги, выглянула из кухни и махнула, подзывая. Она поставила передо мной завтрак. Пожелав ей доброго утра и, усевшись за стол, я поблагодарила прислужницу.
— Отец милостив, — ответила она разом и на приветствие и на мое «спасибо». — Танияра каан призвал, — продолжила Сурхэм, не дожидаясь моего вопроса.
Кивнув ей, я принялась за еду. Признаться, мне вдруг стало неловко. Если рядом с Танияром я ощущала себя свободно, то оставшись наедине с его прислужницей, вдруг почувствовала себя сковано, будто была лишней в этом доме. Неприятное чувство. Аппетит, как и доброе расположение духа постепенно угасли. Я некоторое время ковыряла ложкой в своей тарелке, после все-таки втолкнула в себя ее содержимое и отнесла к деревянной лохани, где была налита горячая вода для мытья посуды. Подтянув рукава платья, я уже собралась сама помыть тарелку, но Сурхэм, выдернув ее у меня из рук, буркнула:
— Сама помою. Платье испортишь.
Поджав губы, я отошла обратно к столу. Теперь уходить я не собиралась. Назрел разговор, и стоило его не откладывать. И раз уж Сурхэм сама дала мне повод, я уверенно произнесла:
— Я тебе не нравлюсь. Почему? — Женщина обернулась ко мне, но отвечать не спешила, и я продолжила: — Я не сделала тебе дурного, заветов Отца не нарушила, но ты смотришь на меня, как голодный рырх. Я хочу знать — почему.
Сурхэм обтерла руки о тряпицу, заткнутую за пояс ее платья, затем развернулась и неспешно подошла к столу. Она прищурилась, разглядывая меня, а потом спросила:
— Кто ты такая?
— Я — Ашити, дочь вещей Ашит, — с достоинством ответила я. — Я — дочь Белого Духа.
— У вещей не было дочери…
— Теперь есть.
— Откуда ты взялась? — Сурхэм уселась напротив.
— Из священных земель, — сказала я, глядя ей в глаза.
— Откуда ты взялась в священных землях?
— Спроси Отца, Сурхэм, о тех, кто приходит из его земель.
— Кто твои родители? Из какого ты тагана? — продолжила старуха свой допрос.
— Когда люди осмелятся захватить священную землю, тогда я назову тебе имена святотатцев. Но пока дети почитают обиталище Отца, я не назову тебе тагана.
— Кто твои родители, Ашити?
— Моя мать — вещая Ашит, мой Отец — Белый Дух. Мой дом — священные земли.
— Ты лжешь, Ашити, — уверенно ответила прислужница. — Твои глаза злены, как глаза пагчи. Твоя мать из дикого племени, а отец из тагана, или же наоборот. Но твоя кровь нечиста. Танияр одевает тебя, как кааншу, но твое место не здесь. Ты должна уйти.
Я откинулась на спинку стула и полюбопытствовала:
— А где твое место, Сурхэм? Где место женщины, забывшей заветы Отца?
— Я почитаю Отца, — с достоинством ответила она, и я подалась вперед:
— Тогда как ты можешь гнать гостя за порог? Разве же не велит Белый Дух привечать даже случайного путника, не то что званого гостя? Знаешь ли ты, Сурхэм, этот закон?
— Я заветы Белого Духа знаю…
— А знаешь ли ты, что каждый раз, когда нарушаешь Его завет, ты мостишь дорогу в земли Илгиза?
— Тьфу, — сплюнула прислужница. — Будь проклят Черный и каждый, кто обратит взор в его сторону.
— Но ты смотришь, Сурхэм, — ответила я. — Ты отказала гостю в гостеприимстве, ты усомнилась в словах шамана, ты презрела других детей Отца. Он любит каждое свое создание, а ты говоришь мне, что одни Его дети достойней других? Это камни в твоем пути, Сурхэм. Так стоит ли плевать на того, кто уже раскрыл тебе объятья? Черный слышит каждого, кто нарушает заветы его брата.
— Откуда тебе знать, пришлая?!
— Я — дочь Ашит! — повысив голос, отчеканила я. После улыбнулась и продолжила более мягко: — Сурхэм, что тревожит тебя? Скажи.
Я накрыла ладонью ее руку, лежавшую на столе, и женщина опустила на нее взгляд. После вновь посмотрела на меня и, убрав руку, встала со стула.
— Люди шепчутся, — сказала она, не глядя на меня. — Говорят, Танияр отвернулся от своих братьев и смотрит только на пришлую. Архам был силен только родней матери, теперь в Иртэгене у него силы прибавилось.
