А вот с Налыком было всё не так просто. Здесь были замешаны территориальные претензии, которые решались вооруженными конфликтами, а их следствием являлась месть обеих сторон. И если в Зеленых землях только гоняли кийрамов от своих границ, то Налык нападал, однако ни разу не довел свою войну до конца, хотя воинов у него должно быть больше, чем в племени. Наверное, и более обученные, чем пагчи. Почему? Да скорей всего, как раз из страха перед Дурпаком. Тот же закон, что и с пастбищем — не вытоптать полностью. Должно быть, именно это отравляло его лютой ненавистью к дружелюбному племени. Есть силы уничтожить противника, но чревато, вот и остается только плеваться ядом, да делать мелкие вылазки и иногда сходиться в открытом поединке.
Может, потому и позвал Вазама? Если бы каана не убили, не удивлюсь, что Налык мог бы стать только вспомогательной силой, хоть и придумал этот поход, а то и вовсе просто устроил бы демонстрацию силы, пока Зеленые земли навлекали на себя гнев Дурпака, уничтожая его подопечных. Так бы и ненавистное племя извел, и сам чистым остался. Уж не потому ли Танияр во втором походе сказал, что его ягиры пойдут за ягирами Налыка, и тот первым должен будет вступить в бой? Понял коварство «союзника» и не позволил втянуть свой таган в неприятности. Налык ведь так и не пошел тогда воевать, передумал. Да, скорей всего, так.
Тогда становится понятна и ненависть к полукровкам — предательству, облаченному в плоть. Дети от союза пагчи и тагайни уже вроде и не являются подопечными Дурпака, а потому за них он особо мстить не станет. Вот Налык и отыгрывается на тех, в ком объединена кровь двух народов. Да, прав был Берик, соваться к такому без поддержки и защиты не стоит. Он и слушать не станет, опьяненный возможностью забрать жизнь еще одной полукровки. Плевать ему будет на цвет моих волос, и на то, что у Дурпака глаза зеленые. Назовет пагчи и убьет. Слишком глубоко в нем сидит жажда мести за жену и ненависть, переданная прошлыми поколениями и страхом перед духом лесов.
— Ашетай, — вырвал меня из задумчивости голос знахарки, — расскажешь про травы?
— Расскажу, — кивнула я. — Что знаю. И покажу. А к шаманам обращаться не бойтесь. Тому, кому нужна помощь, дорога к шаману короткой становится. И шаману к вам тоже дойти быстро. Они не посмотрят, кто какого рода племени. Все мы дети нашего Отца, всех Он слышит. И шаман тоже слышит. Попробуйте хоть раз и увидите сами.
Про путь шамана я узнала от матери еще зимой, когда Танияр спал, выпив очередное сонное снадобье. Я тогда сказала:
— Хорошо, что его ранили поблизости, иначе бы не донесли живым.
— У тебя ноги устанут раньше, чем ты до той близости дойдешь, — усмехнулась тогда Ашит.
— Но как же тогда? — удивилась я. — Или рохи так быстро бегают?
— Рохи по любому снегу пройдут, в метели не замерзнут и не потеряются, всегда домой приведу, но дойти до меня быстро не смогут. То Тропа шамана, дочка. Что для меня все дороги коротки, что ко мне. Если дело важное, конечно. А если терпится, то будут идти столько, сколько всем отмерено. Отец видит, у кого нужда настоящая.
Так что я знала, о чем говорила, а дальше уже пагчи сами будут решать, верить или нет. Слово было сказано и услышано. Подумав последнюю мысль, я усмехнулась, неожиданно узнав манеру разговора Ашит. Что-то от нее я все-таки переняла…
— Идем, Ашетай, — потянула меня знахарка.
— Ашетай, еще нарисуй! — воскликнули дети.
— И то верно, — кивнули взрослые, — слушать интересно, расскажи и нарисуй.
— Теми травами я вас лечить буду, — потрясла пальцем знахарка, и Сердат принял решение:
— Верно, Айюн, идите.
Взяв меня за руку, знахарка направилась к своему дому. А пока я шла за ней, мне думалось, что нет ничего удивительного в том, что в племенах так мало людей, если сравнивать с таганами. У них идет постоянная борьба за выживание. Зверье, болезни, неудачные роды, вражда с таганами. Шамана, который мог бы помочь в тяжелых случаях, они не зовут. Собственных знаний мало. Может, и было больше, да со временем растеряли мудрость предков. Так что я теперь была уверена в том, что должна поделиться тем небольшим количеством знаний, которыми обладала.
В доме Айюн пахло сушеными травами, и этот запах вызвал улыбку и невольную грусть, напомнив мне дом названной матери. И я решила, что надо чаще ее навещать, и в гости звать тоже. А еще отдам ей Малыша, чтобы могла проехать верхом. Забираться на него невысоко, вдобавок йенах не скачет, а бегает, что тоже будет ей удобно. Да и Урушу будет друг, с которым можно порезвиться и поласкаться, потому что Ашит вряд ли станет наглаживать маленького бегуна. А что йенах, что турым ласку любят.
— Вот, — указала Айюн на пучки трав, — гляди. Узнаешь их?
Мне устроили маленький экзамен. Признаться, сомневалась, что выдержу его, однако уроки шаманки не прошли даром, и травы я узнала, какие по запаху, какие по внешнему виду. И рецепты настоев тоже вспомнила. Знахарка довольно покивала. Разговор вышел занимательным. Если быть откровенной, не ожидала, что меня займет эта тема. Возможно, дело было в том, что Айюн искренно любила свое дело, потому что говорила она с явным вдохновением и вопросы задавала толковые, на которые у меня не всегда были ответы. Все-таки знахарство и вообще медицина меня не влекли, хоть я и готова была признать, что эти знание вовсе не лишние. Как помочь облегчить страдания, а то и вовсе избавить человека от боли — эти знания были крайне полезны.
А потом пришла дочь знахарки — еще совсем молоденькая девушка с задорным блеском в глазах цвета нежной весенней зелени. Она взяла корзинку и сообщила, что отправляется с подругами в лес.
— Корень летника не забудь, — велела ей мать вдогонку.
Девушка, обернувшись, кивнула и поспешила к подругам.
— Может и нам пройтись по лесу? — глядя ей вслед, предложила я.
Айюн пожала плечами:
— Чего бы и не пройтись. Гелчек обязательно заиграется и забудет что-нибудь, знаю я ее. Сами насобираем, что Тарпык пожалует, — сказала она.
— Только далеко не пойдем, — предупредила я. — Скоро Танияр приедет.
Знахарка улыбнулась и пообещала:
— Рядышком походим. Не пропустишь своего Таньера.
Лес встретил нас приветливом шорохом. Переговаривались деревья, шептала под ногами трава, пока еще доносились отзвуки человеческих голосов, мелодия жизни наполняла воздух, и от этого на душе было светло и радостно. А еще грело предвкушение долгожданной встречи. Хотелось раскинуть руки и закружиться, вторя заливистому девичьему смеху, доносившемуся из-за деревьев. Но ему вторил смех юноши, и Айюн ворчала себе под нос о пустых молодых головах и о том, что она теперь слышит, с какой «подружкой» ушла ее Гелчек. Я только прятала улыбку и грезила о том, что вскоре тоже смогу смеяться рядом с дорогим мне мужчиной. А еще буду смотреть на него столько, сколько хватит моих сил и его терпения, чтобы вдосталь насладиться чертами лица, по которому я безумно соскучилась.
