— Ты сдохнешь, — прохрипел он.
Пытаясь отскочить, я успел убрать больную ногу, но он перехватил здоровую. На миг мне пришлось упереться на вывихнутую стопу, я заорал, и сам повалился сверху на Безликого.
Клинок отлетел в сторону, мы прокатились кубарем, и тут случилось чудо!
Я думал, земные навыки давно забылись, но через мгновение я оказался сверху главаря, вжимая его лицом в землю и заломив локоть на болевой.
— Уф-ф-ф! — он пропыхтел, сдувая пыль.
— Зачем вы здесь?! — прорычал я, и для серьезности приложил его лбом об землю, — Кто послал?!
Главарь сначала захохотал, а потом захныкал:
— Не думал я, что когда-нибудь использую…
Я кое о чем вспомнил и локтем заехал ему по челюсти. А потом еще и еще! Сломать, чтобы не смог…
— А-а-а! — он заорал, но через несколько секунд его глаза закатились, изо рта пошла пена.
— Да, дерьмо нулячье!!! — я в сердцах выругался и отпустил его.
Безликий дернулся и затих.
Я сел на задницу, схватившись за голову и уперевшись локтями в коленки. Как же меня задолбало, что все мои планы летят в сраную Бездну.
Впрочем, у тех, кто с ней дружит, сейчас дела еще хуже.
— Твою-то мать, — уже спокойнее сказал я, — А что действительно происходит?
Лютый сквозняк, гуляющий по ущелью, напомнил мне, что я уже не зверь. И что времени на истерику просто нет — на таком морозе долго не протяну, сначала надо выбраться.
Враги повержены, я всё ещё жив, и теперь можно осмотреться.
Я находился на дне изогнутого ущелья шириной всего метров пять. Сверху все закрывал снежный потолок, сквозь который пробивался ровный слабый свет.
Ущелье уходило в обе стороны, скрываясь за поворотами. Из-за одного как раз и поддувал морозный воздух, и я, немного подумав, решил, что выход надо искать там.
Налетел еще порыв, залез ледяными иглами под доспешный подклад, и голова сразу же начала работать в правильном ключе.
Оглядевшись, я подполз к главарю и стал бесцеремонно раздевать его.
— Извини, дружище, тебя же все равно вернут, — ворчал я, — А у меня таких покровителей нет…
Накинув его куртку поверх доспеха, я попробовал натянуть и штаны. С больной ногой делать это было крайне трудно, но выбора особого не было. Получилось в обтяжку, защитные накладки так и выпирали через ткань, но лучше так, чем замерзнуть.
Затем я быстро раздел остальных двоих, отрезав и отбросив лоскуты, слишком пропитанные кровью.
Через несколько минут я стоял, как увалень, обмотанный чужими шмотками, зато мне стало теплее. Хотя теперь мои боевые качества оставляли желать лучшего, максимум смогу выдать какую-нибудь технику вроде «толстого ленивца».
К моей великой радости нашлось и копье, но при касании к нему никаких трансформаций не произошло, жилы наливаться силой не спешили. Я так и оставался нулём, а на ногу опираться стало еще больнее.
Лодыжка опухла так, что даже сапог стал мне маловат.
А вот мои мышцы зверя наоборот стали сдуваться — крупное тело казалось мне неповоротливым и тяжелым.
Поджав губы, я осмотрел копье, и с сожалением подумал, что где-то сверху остался щит. Ни Белой Волчице, ни роду Белых Волков не понравилось бы, что я разбрасываюсь таким арсеналом.
Намотав тряпку на древко копья, я сделал из него костыль. Правда, оружие приходилось упирать в камни острием, но выбора особого не было.
У Безликих ничего не нашлось, кроме метательных ножей, и я, напоследок осмотревшись, похромал навстречу сквозняку.
— Да ну на хрен, — вырвалось у меня.
За поворотом оказался ледяной нарост, спускающийся сверху. Будто водопад здесь хлестал, залил все ущелье, а потом резко замерз. Узкий проход остался, но наплывы льда покрывали все дно, и дальше мой путь лежал по ним.
Проблема была в том, что я даже со здоровой ногой здесь бы едва прошел.
Острое копье хоть и помогало удерживать равновесие на льду, но пробирался я с трудом, и пару раз свалился, чуть не вывихнув другую ногу. Сильные морозные порывы ветра намекали, что я уже не зверь, и оставалось только мычать от боли и двигаться дальше.
— Холод-то какой… — шипел я, — нулячий!
Ущелье здесь было прямым, извиваясь только между ледяными колоннами, и далеко впереди показался просвет. Это придало немного сил, и заставило быстрее ковылять.
Ледяные столбы-водопады, спускающиеся сверху, из снежного потолка, приходилось аккуратно обходить — под ними наплывы льда часто были для меня слишком высокими.
Но возле одной из таких прозрачных колонн я остановился, как вкопанный. А потом, стиснув зубы от боли, забрался на ледяную ступень и подполз ближе.
Потому что внутри чистейшего льда, в нескольких сантиметрах под поверхностью, кто-то был.
Я впал в ступор, а сердце же истошно забилось, разгоняя кровь.
Из прозрачной темницы на меня смотрела хрупкая женщина в белой просторной мантии. Бледное длинное лицо с приоткрытым ртом, каштановые волосы, и голубые глаза, в которых застыло отчаяние. Она протянула руку, словно трогала лёд с той стороны.
Но самое главное, что на лбу у нее был нарисован яркий красный кружок. Ноль, начерченный глиной, и впервые я видел его воочию.
— Просветлённая… — прошептал я и тоже потрогал лёд.
Куча вопросов налетела в этот момент. Почему женщина?
Что она тут делает?
Кто ее замуровал?
Почему тело не исчезло?
И вообще… Может, это она тринадцатая?!
Я привстал на коленях и стукнул копьем, но едва высек щербинку. На жгучем ветру, в этой вечной мерзлоте, лёд был ужасно твердым. Да и с ногой, на которую нельзя было опираться, у меня не было никаких шансов выбить тело из плена.
Сев на лёд, я поджал губы. И машинально достал из-за пазухи куклу девочки Грезэ, которую для меня сохранил Фолки.
Обожжённый деревянный человечек, на груди которого вырезаны крылышки, а на лбу нацарапан нолик. Понятно, что мелкая первушка пыталась изобразить меня. Уж не знаю, как она догадалась, что я был проповедником просветленных — к тому времени такой же глиняный рисунок на моём лбу уже стёрся.
Прошло минут пять, но ничего не происходило. Вокруг всё тот же мрак, и девушка смотрела все тем же остекленевшим взглядом. Лишь воющий ветер намекал мне, что скоро я буду рядом с этой просветлённой вторым экспонатом, если не потороплюсь.
И зачем я пытаюсь её достать? Что мне это даст?
Попытавшись разобраться в своих эмоциях, я пришел к выводу, что это подает голос душа проповедника Перита, в теле которого я оказался. Ну, ясно, профессиональная солидарность, увидел свою коллегу, и требует должного уважения.
