– Если мы отсюда выберемся, – очень тихо произнёс Помпилио.
Очень тихо и очень спокойно. Поэтому Кира не вздрогнула и не повернулась, чтобы посмотреть мужу в глаза, продолжила стоять, как стояла, выказав тем самым абсолютное ему доверие.
– «Дальний глаз» не видит звёзд.
– Такое уже бывало?
– Иногда Знаки мешают астрологам, но такого, как здесь, не было ни разу. Звёзд нет. Я сам проверил.
– Как это можно объяснить?
– Только аномалией. – Дер Даген Тур прищурился. – Думаю, виновата та же самая аномалия, которая не позволила планетам столкнуться.
– Она не исчезнет.
– Да, сомнительно, – согласился с женой Помпилио.
– А значит, астрологи не увидят звёзд, – сделала вывод рыжая. Очень спокойно сделала.
– Возможно, аномалия меняет свои свойства. Возможно, она действует не на всей планете и есть зоны, откуда можно совершить переход.
– Почему ты так уверен?
– Потому что надо верить.
– Ты не веришь, не надеешься, ты уверен. – Она достаточно хорошо изучила мужа, чтобы улавливать мельчайшие оттенки его голоса. – Почему? Из-за своего опыта?
– Тринадцатая прыгнула, – очень тихо ответил дер Даген Тур.
И Кира поняла, что ждала именно этого ответа. Знала, что муж сошлётся на опыт предшественников, и знала, что на это скажет:
– Помнишь, чем закончился их прыжок?
– Они прыгали, значит, были уверены, что прыгнуть можно, – мягко произнёс Помпилио. – Дер Ман-Дабер не стал бы прыгать от отчаяния.
– Откуда ты знаешь?
Дер Даген Тур пожал плечами.
Кира помолчала, рассчитывая, что муж скажет что-нибудь ещё, а затем тихо продолжила:
– Ты очень уверенно говоришь о чудесах Пустоты. И очень спокойно – об аномалии. Ты один, потому что… Я не видела капитанов, но я уверена, что нервничают все, даже Базза, нервничают все… кроме тебя.
– Разумеется, я ведь цепарь.
– Они тоже цепари. Вокруг только цепари, Помпилио, и все они изумлённо смотрят на Близняшку, и все – все, кто знает об аномалии, – нервничают. Все, кроме тебя. И это не объяснить лишь твоей железной выдержкой. Она беспредельна, но я чувствую за ней нечто ещё. Нечто такое, что позволяет тебе оставаться спокойным.
Несколько секунд дер Даген Тур молчал, нежно сжимая жену в объятиях, а затем сказал:
– Так получилось, что я знаю о чудесах Пустоты чуть больше остальных.
Кира вздохнула, готовясь услышать неожиданное признание, и не осталась разочарована.
– Я был на Ахадире, – очень тихо произнёс Помпилио. И нежно поцеловал ошарашенную жену в шею.
* * *
Всё получилось случайно.
Причём действительно случайно, поскольку подобные вещи у Мерсы никогда не получались намеренно. Во всяком случае, у Энди Мерсы. И потому – случайно: алхимик с привычной рассеянностью выходил из лаборатории, держа в левой руке раскрытую книгу, резко распахнул дверь и вздрогнул, услышав женский крик.
– Осторожнее!
И растерялся:
– Извините.
– Вы совсем не смотрите!
Растерялся окончательно:
– Но как?
Ведущая в лабораторию дверь не была снабжена «глазком», однако до сих пор алхимика это не заботило: привычные к неожиданностям офицеры ограничивались короткими, беззлобными ругательствами и продолжали свой путь. Мерса даже не всегда их замечал.
Другое дело ведьма.
Алхимик впервые увидел спорки так близко, да к тому же без капюшона, который ведьма то ли сама откинула, чтобы не мешал говорить, то ли он слетел от резкого движения – когда синеволосая отшатнулась, чтобы не врезаться в распахнувшуюся дверь. Как бы там ни было, алхимик увидел ведьму – и замер, ощущая нечто большее, чем привычную растерянность. И чтобы справиться с ней, пробормотал:
– Меня зовут Мерса… э-э… Андреас О. Мерса…
Спорки промолчала. Но не ушла. И это обстоятельство придало алхимику храбрости.
– Можно… э-э… Энди.
Он захлопнул книгу и поправил очки. Ему очень хотелось их протереть, однако, во‐первых, Мерса стеснялся, а во‐вторых, ему было неудобно заниматься очками, держа в руке книгу.
– Я вас помню, – вдруг сказала ведьма. – Вы алхимик.
– Спасибо, – пробормотал покрасневший Энди, совершенно не ожидавший, что красивая синеволосая спорки не только запомнит его, но и заведёт разговор. – Я… э-э… мне очень приятно.
– Вы подходили ко мне после совещания и представились, причём в точности так же, как сейчас… Вы всегда немного смущаетесь?
Мерсе очень хотелось ответить «Нет!» И предстать перед спорки уверенным в себе мужчиной, грозой романтических женских сердец, однако он прекрасно понимал, что ведьма видит его насквозь, и вздохнул:
– Всегда… – и добавил: – Но с вами особенно.
– Потому что я ведьма?
– Нет.
– Нет? – алхимику удалось её удивить.
– Нет, – увереннее подтвердил Мерса. – Потому что вы…
– Спорки?
Несколько мгновений Энди недоумённо смотрел на абсолютно спокойную Аурелию, после чего дёрнул плечом:
– Нет… э-э… конечно, нет… Моё смущение вызвано тем, что вы…
И ведьма вновь не позволила алхимику закончить. Только на этот раз она точно знала, что услышит, но сочла, что сейчас эти слова не должны прозвучать.
– Я любовалась видами из иллюминатора каюты, а теперь хочу выйти на открытую палубу.
– Прекрасно вас… э-э… понимаю… Местные панорамы… э-э… завораживают.
– Я впервые оказалась на неисследованной планете.
– Я… э-э… тоже.
– Правда? – подняла брови спорки.
– Что вас удивляет? – поднял брови Мерса.
– Мне казалось, что на «Пытливом амуше» ходят только опытные цепари.
– Опытные… – подтвердил Энди. – Однако бывает… э-э… бывает так, что некоторые из нас набираются опыта именно… э-э… в команде «Пытливого амуша».
– Ах, вот в чём дело!
– Я хожу на «Пытливом амуше» довольно… э-э… давно, однако судьба распорядилась так, что последнее время мессер не занимался исследованиями пограничных планет. Сначала он… э-э… отсутствовал…
– Мне об этом известно, – подтвердила ведьма.
– А после мессер был занят решением… э-э… личных проблем… – В переводе на понятный язык деликатное определение «личные проблемы» означало преследование и хладнокровное истребление всех причастных к убийству Лилиан дер Саандер. – И поверьте: мессер очень рад вернуться к любимому занятию.
