— Можно, почему нельзя? Пишите заявление — я подпишу.
— Когда?
— Да хоть бы и сейчас. Вот лист бумаги, ручка. — Лицо директора расплывается в отеческой улыбке, он рукой подталкивает мне чистый лист.
Деваться некуда, пишу заявление об увольнении, чувствуя, как слабеют ноги. Ощущаю себя букашкой, которую выгоняют из муравейника накануне холодов. Даже хуже: за окном, несмотря на ноябрь, настоящая зима со снегом, белизной схожим с цветом волос напротив сидящего. Академик размашисто пишет хорошо поставленным почерком резолюцию, нажимает на кнопку вызова секретаря. Мадонна появляется мгновенно, виновато изогнувшись. Видимо, подслушивала за дверью.
— В приказ, — коротко бросает он и холодно кивает мне: аудиенция окончена.
С трудом поднимаюсь и ковыляю к выходу на ослабевших ногах.
Почему если начальник, то осел или пьяница? А может, у меня самого завышена самооценка? Почему я полагаю, что, не предпринимая усилий (угодничая, подхалимничая, наливая, поднося, донося, ябедничая), я мог быть выделен среди остальных и вознесен на более высокую ступень? Разве, не поступаясь ничем — свободным временем, личной жизнью, собственными принципами, — я могу претендовать на что-либо большее, чем стоять у кульмана? Чтобы успокоиться, я вышел из здания института, постоял, походил у входа.
Вернулся я в отдел через полчаса. Здесь уже все знали о моем заявлении и строили догадки, где я нашел себе местечко. Каждый старался выведать размеры моей зарплаты на новом месте и нет ли там еще вакансий. Я огрызался, отвечал, что места подходящего у меня на примете нет, просто не хочу здесь работать, и точка.
— Ты большой хитрец или круглый дурак, — заявил Юрко, мой бессменный напарник по преферансу, шахматам, кроссвордам. — В наше время бросать работу, не имея ни гроша, никаких «жировых отложений», ни перспективы найти новую… Я думаю, что ты дурак, — подытожил он, грустно покачивая головой. Жалеет, без меня ему на работе будет скучно.
«Неужели он прав? Может, все время я был дураком, ловко, а возможно, и не очень, скрывая это за личиной индивидуальности?»
Начальник отдела, хитро поблескивая стеклышками очков, завел меня в свой кабинет.
— Саша, — так он меня называл, будучи в отличном настроении либо перед хорошей взбучкой, меняя лишь интонацию, — у тебя всегда было плохо с математикой или ты здесь деградировал? Своим заявлением по собственному желанию ты лишаешь себя значительных материальных благ — трехмесячного оклада единоразово и еще на протяжении трех месяцев 0,75 оклада! Это куча денег. Я с «папой» уже договорился, что ты перепишешь заявление на отпуск. Месячишко отдохнешь дома, затем выйдешь, месяц поработаешь — и гуд бай, по сокращению штатов. Дуй быстрее в приемную, пока «папа» не передумал!
«Выходит, за те полчаса, что я предавался воспоминаниям о загубленных в этих стенах годах жизни, мою судьбу опять решили без меня? С их стороны это подарок или подачка?»
Моисей Шаевич прояснил ситуацию:
— У тебя в семье случилось горе, и деньги тебе не помешают. «Папа» сочувствует тебе.
«Какая может быть связь между горем и деньгами? Я не желаю их жалких подачек, хочу уйти из этого затхлого болота, и никакие деньги не привяжут меня к нему еще на время!»
— Я не буду переписывать заявление, — твердо заявил я.
— А я не буду тебя уговаривать, потому что вижу перед собой идиота! Не знаю, что ты хочешь этим доказать. Свободен!
Когда я уже подошел к двери, он негромко добавил:
— Иван Петрович собирается заявить на тебя в милицию, так что жди повестку. Поделом тебе!
Мне хотелось что-то едкое ему ответить, но я не нашел подходящих слов и молча вышел. Почему я отказался от выходного пособия? Наверное, я в самом деле дурак. Выйдя из отдела, я стал спускаться к выходу из здания.
Уже в самом низу меня догнал Юрко.
— Слушай, гордец голозадый! — Он схватил меня за плечо и сильно тряхнул. — Никто твоего поступка не оценит. Посмеются над тобой, покуражатся в курилке и забудут.
— Ну и пусть!
— Пиши заявление на отпуск! — Озверевший Юрко ткнул мне лист бумаги и ручку. — Через время успокоишься, тогда и поговорим обо всем. Уволиться всегда успеешь!
И я, в душе презирая себя за это, написал заявление на очередной отпуск, зачем-то приписав в нем не по форме «по семейным обстоятельствам». Но ведь семьи у меня уже нет! Или давно нет?
С сегодняшнего дня у меня масса свободного времени, и я напоминаю себе голодного питона. Голодного — понятно, но почему — питона? По тесту из журнала «Огонек» мне по натуре близок волк. Но волк волку рознь. Одни из них охотятся стаями, другие в одиночку. Я — волк-одиночка. Или питон? В чем между ними разница, если оставить в стороне биологию, физиологию и среду обитания? Оба хищники, добывают себе жертву для кулинарных потребностей. Образ волка в литературе более романтичен, а питон коварен и жесток. Способ убийства жертв у них различен. Да, именно этим они отличаются. Питон перед тем, как заглотнуть добычу, ее удавливает. Костика повесили, и если я найду убийцу или убийц, то их казню через удушение. Поэтому я подобен питону, вот только заглатывать их не буду. Для начала следует провести расследование, а лишь затем суд и казнь. И я один справлюсь со всем этим. Именно так и будет: расследование, суд и казнь!
Следователь, когда я пришел к нему с версией о насильственной смерти Костика и возможной причастности к этому стриженых братков, встреченных на кладбище, сразу выставил меня из кабинета.
— Это был чистой воды суицид! Не морочьте мне голову фантазиями, у меня полно реальных дел, за которые меня постоянно имеет начальство. И в хвост и в гриву! Если вас что-то не устраивает, обращайтесь в прокуратуру! И не мельтешите у меня перед глазами!
От него я ничего другого не ожидал и пришел к нему лишь для успокоения совести. Теперь я волен поступать как считаю нужным. Мои будущие действия будут идти вразрез с законом. Когда фемида бездействует, на смену ей приходит закон силы. Найти убийц моего Костика — это мое личное дело, но с чего начать? Мой опыт расследования — это несколько прочитанных милицейских и детективных романов.
Надо узнать, кто эти стриженые, устроившие спектакль перед кладбищем, а потом заняться ими. Но для этого надо знать, кого из одноклассников Костика они запугивали? Сложно сказать.
Самым близким другом Костика был Владик. Они дружили еще с садика, а в школе с первого класса сидели за одной партой и свободное время вместе проводили. Он обязательно должен хоть что-то знать о продаже Костиком наркотиков. Напрямую его не спросишь, он скроется за «не знаю», и ничего ему не сделаешь. Как найти к нему подход?
1.6
Второй день поджидаю Влада возле школы. Ощущаю нервную дрожь во всем теле. «Кто я — „тварь дрожащая или право имею“?» — в который раз задаю себе раскольниковский вопрос. Сигареты исчезают из пачки одна за другой, но когда я вижу в толпе Владика, то чуть не разворачиваюсь и не иду в противоположную сторону. Вчера меня хватило только на то, чтобы проследить за ним до дома, а потом проторчать там три часа. На что я надеялся? На то, что он встретится с кем-нибудь из стриженых? Почему я думаю, что это должно произойти, и сколько еще раз мне предстоит плестись за ним следом от школы? А времени у меня уже нет. Сегодня утром Аня вновь жестко поставила вопрос, когда я съеду с ее квартиры.
