Можно покончить с собой, не умирая. Через стекло балконной двери я вижу, как в оранжевой Сене плавится, растекаясь золотом, солнце. Меня окружают милые люди, но им нужно разбудить страну и сообщить ей новости, так что битва за фривольность никогда еще не казалась мне такой тщетной. Я был всего лишь маленьким снобом и не понимал, что должен бросить все силы на то, чтобы изменить мировоззрение страдающего народа, работать, а не болтать попусту. А я вместо этого защищал в прайм-тайм праздность, что равносильно росту налогов в кризис. Человечеству требовалось дышать, а я хотел вернуться в кровать и замереть. Навсегда.
4
В детстве время течет так медленно, что кажется недвижимым. Человек взрослеет, темп ускоряется, но он этого не замечает, одержимый будущим, этим неисчерпаемым источником… всего на свете. В зрелом возрасте время пускается в галоп, уподобляясь тетиве, туго натянутой в момент рождения и внезапно лопнувшей. Годы пролетают за минуты, так стремительно, словно Всевышний ткнул в кнопку «быстрая перемотка». Начинается череда похорон, чужие дети сдают бакалавриатские экзамены, получают водительские права, женятся, умирают. После пятидесяти ускорение на пути к могиле приобретает головокружительный ритм. Будущее больше не кажется соблазнительным богатством. Товарищи юности лысеют и становятся похожими на сенаторов. Наши морщины — результат утомительных попыток задержать время. Непосильный труд — все равно что пробовать остановить Ниагарский водопад ладонями.
Еще три щелчка пальцами, и все будет кончено.
5
Только что пришли результаты опросов: я работаю на самое популярное «Утро» Франции. Ведущий с гордостью представляет каждого участника 7/9. «А теперь — ведущая прогноза погоды, к которой больше всего прислушиваются французы!» «А теперь экономист…» Когда очередь доходит до меня, он продолжает, не притормозив, в радостном угаре: «А теперь настал черед Октава Паранго, юмориста с самой обширной аудиторией во Франции!»
Проще было бы не приходить. Проспавший сотрудник гораздо симпатичней того, кто не готов к эфиру. Натан Дешардон смотрит на меня как на раздавленного ежика на сельской дороге. Почему он всегда точно знает, чего хочет, как ему удается так ловко дурить всем голову? В моем нынешнем состоянии я ближе к тем, кто знает, что ничего не знает, но все время об этом говорит (Сократ).
— Добрый вечер, Париж. Слушайте манифест Постдекадентов. Пункт первый: мы говорим СТОП! смеху. Мы больше не хотим быть смешными, потому что мир больше не может себе этого позволить.
Натан прерывает меня:
— Спешу вас уверить, Октав, что вы никогда никого не смешили.
— Да, я Несмяна 7/9. Пункт второй: признаю, что мы сейчас переживаем дистопию
[394]. Мой экстравагантный нигилизм сжег планету. Я долго колебался между коллапсологией
[395] и праздничным самоубийством. Меня зовут Октав Паранго, и через двадцать лет мне исполнится семьдесят четыре года. Когда моя жизнь закончится, мир опустеет: в конечном итоге я оказался опаснее Лё Шиффра, Эрнста Ставро Блофельда
[396] и даже Джокера. Десять лет балов, десять лет в рекламе, десять в высокой моде, десять в СМИ: я несу ответственность за катастрофическое увеличение выбросов углекислого газа в атмосферу. Вот почему я сегодня покидаю Париж. Бегу прочь от экономического роста. Не обижайтесь и не сердитесь, но этой ночью меня осенило: я могу сидеть здесь, а моя душа будет находиться в другом месте. Я сделаю все возможное, чтобы остановить загрязнение мира. Я буду возделывать свой сад, водить электромобиль, перестану летать самолетом, оснащу свой дом солнечными батареями… Машина желаний Жиля Делёза прекращает потреблять. Я всегда был антигероем и не мог служить примером окружающим, но попытался предупредить соплеменников. В 2000 году я говорил то, что теперь повторяет Грета Тунберг
[397]. Хочу сразу уточнить, что не вижу в этом никакой своей заслуги. Доклад Римскому клубу «Пределы роста» о результатах моделирования роста человеческой популяции и исчерпания природных ресурсов датирован 1972 годом. Мы знали, что скоро упремся в стену, но надеялись исчезнуть до того, как человечество заметит подвох. Увы — мы еще живы, а дети уже предъявляют нам счет. Капитализм неостановим, ибо реклама могущественнее нашей воли испорченных ребятишек. Теперь придется выпрыгивать на ходу. Последняя битва, если верить Гаю Р. Макферсону, автору концепта Ближайшего Вымирания Человечества (БВЧ), случится в 2030 году. Либо (что маловероятно) власть в мире захватит эколого-фашистская система, либо мы используем последние несколько лет, отпущенные нам, чтобы спасти себя. Таково послание Постдекадентов. Можно быть одновременно Постдекадентом и Необуколистом. Человечество продолжает ходить на работу, что выглядит сюрреалистично. Людям следует, не умолкая, вопить от ужаса. Или все бросить, вернуться в лес и заниматься любовью со всем, что движется, оплодотворяя природу, которую мы облапошивали с конца XIX века, когда началась промышленная эра (эпоха первых декадентов). Нам остается ждать финальной вспышки, крепко обнимая детей, как делает Шарлотта Генсбур в «Меланхолии»
[398]. Нужно пасть ниц и молиться. Что мы теряем? На сегодняшний день самая оптимистическая утопия — надеяться на чудо. Все оставшееся время следует отмаливать грехи. Это единственный способ принять неприемлемое. Во Вселенной мы были несчастным случаем и теперь исчезнем. Наша планета станет засушливой и бесплодной, как соседи по Солнечной системе, и в галактике снова восторжествует норма: раскаленные или обледеневшие «булыжники» будут вращаться в пустоте, никому не нужные и не имеющие никакого значения. Жизни не будет нигде. Сегодня нам известно, что принцип «демократии помаленьку» равносилен коллективному самоубийству, какое совершали адепты «Ордена Храма Солнца»
[399]. Мы уничтожили себя смехом. Жаловаться поздно. Все, что мы едим, заражено пластиком. Воздух отравлен. В ноябре 1989-го следовало повторить май 1968-го, вместо того чтобы после падения Берлинской стены устраивать балы-маскарады. Мое поколение привержено тому, что Рауль Ванейгем
[400] называет «гедонизмом из супермаркета», оно несет на своих плечах неизмеримую, гигантскую, тяжелейшую ответственность. Вы это понимаете? Скажи нам кто-нибудь, что мы станем последним поколением в истории человечества… Есть от чего сбрендить. В 1980-х мы провозглашали No future
[401], потому что были уверены: оно у нас есть. Сегодня будущего нет, но мы не желаем быть панками. Вот почему я прошу Президента Республики немедленно легализовать марихуану. Франции необходимо стать хиппи. Девиз? Спасемся сами, чтобы спасти мир. Уходите все, покиньте города, раскурите трубку мира. Истинно говорю вам, братья и сестры: сегодня все мы должны замедлить темп жизни, чтобы выжить. Потребительская исступленность убивает нас, возможно, спасение принесет бесшабашность.
