Но, видимо, все-таки что-то случилось. Они переехали. Не соображая, что делает, Сергеев спустился вниз, сел в машину и поехал к тете Вере. Дверь квартиры открыл молодой человек в очках:
— Вы агент по недвижимости? Я племянник Калицыных, мы только что разговаривали с вами по телефону. Я хотел бы узнать, что здесь произошло!
— Вы можете предъявить какой-то документ? — пропищал юный агент.
Вместо ответа Сергеев просто внушительно толкнул его в грудь и вошел внутрь. Агент заметно перепугался. Он засуетился и стал доставать какие-то бумажки из серого кейса. В квартире на прежних местах стояла вся мебель. Комнаты выглядели так, будто никто из них никуда не уезжал…
— Вот, пожалуйста, все законно, они все сами подписали. Акт о продаже. Вот…
— Какое агентство?
— «Омега».
Юрий похолодел. Это было одно из агентств, которые контролировал Масловский, — об этом Ри успела ему шепнуть еще давно. Акт о продаже был составлен по всей форме. Внизу стояли две подписи — дядя Петя, тетя Вера. Подписи он узнал. Но документ показался ему странным. Дело в том, что эти две подписи отступали намного от последней строки. А вверху, в углу, виднелась шероховатость — будто к этому листку что-то было приклеено. Сергеев подступил к агенту с кулаками:
— Что тут было приклеено?! Говори!
Наверное, его вид внушал ужас. Мальчишка затрясся, побелел, его жидкие белесые волосенки поднялись дыбом.
— Я… не знаю… клянусь… мне просто велели сегодня приехать и оценить квартиру…
В эту минуту раздался телефонный звонок. Оба вздрогнули от неожиданности. Потом по какому-то наитию Юрий подошел сам и снял трубку. Услышал знакомый голос:
— Квартиру отобрали за твой долг. Ты еще не забыл, что должен сто тысяч? Тебя предупреждали. Если бы ты повел себя умней, неприятностей бы не произошло. Это ты во всем виноват. Я выгнал твоих стариков на улицу. И все это произошло по твоей вине!
— Зачем? — Губы его распухли, язык тоже. Голоса не было.
— Чтобы ты понял: скоро рядом с тобой не останется ни одного человека. И так будет до тех пор, пока ты не примешь мои условия. Ты мне нужен. Именно поэтому я делаю столько трат. Твоя мать стоила мне дорого. Хорошо было организовано, правда? С этими все было гораздо проще! Хочешь знать, что произошло? Дело в том, что старики были глупые и слепые. На одну бумажку я наклеил другую. Послал своего представителя. Он принес акт о продаже. Старуха не хотела подписывать, а дед заорал, что сделает все, что угодно, только чтобы его оставили в покое. И поставил свою подпись. А затем заставил подписать и ее. Они не знали, что подписывают. Все было очень просто. Это были два несчастных, больных старика. И они на твоей совести! Тебе не стыдно? Сначала мать, потом они…
— Что с ними? Они живы?..
— Не ори, я не глухой. Поезжай домой, там узнаешь.
В трубке раздались короткие гудки. Сопливый агент смотрел на Юрия, ничего не понимая. Размахнувшись, вложив всю силу, какая у него была, он ударил мальчишку по лицу. Тот не успел даже крикнуть. Розовая мордочка, белесые волосики, белая рубашечка — все стало красным, а в глаза врезались стекла очков. Он убил мальчишку на месте — прямым ударом в голову. Потом пнул мертвое тело. Вышел из подъезда, уселся в машину. На костяшках его пальцев была еще теплая кровь.
Телефон зазвонил, как только Сергеев переступил порог.
— С вами говорит следователь городской прокуратуры. Калицына Вера Никитична и Калицын Петр Александрович, 71 и 86 лет, ваши родственники?
— Да.
— Вы не могли бы подъехать прямо сейчас в городской морг опознать их тела? Я вас встречу.
— Как они умерли?
— Приезжайте, я вам все расскажу.
Следователь прокуратуры оказался здоровенным детиной в длинном черном пальто и с дорогим мобильным телефоном, но с добрым лицом. Он был похож на владельца базарных контейнеров, но никак не на следователя. Опознание закончилось быстро. В ледяном, люминесцентном холоде морга Сергеев опознал два сморщенных тела и подписал протокол. За всю процедуру он не произнес ни единого слова.
— Что, у вас нет никаких вопросов? — удивился следователь. — Вы все принимаете молча и ни о чем не собираетесь спросить? Вы со всем согласны?
— Со всем…
— Они умерли вчера утром. Вернее, ночью. Это уже утром соседка вызвала милицию. Мы вам звонили, но не могли застать. Говорят, перед смертью они продали квартиру. Наверное, покончили с собой потому, что не хотели из нее уходить.
Я расскажу вам, как они умерли. Знаете, я работаю следователем давно, у меня большой опыт, но такое страшное зрелище я видел впервые в жизни. Поверите ли, но я плакал — может, тоже впервые в жизни. Это было так ужасно… два таких несчастных старика… Меня вызвали на место происшествия. До моего приезда ничего не трогали. И я увидел их такими, какими их нашли.
Они лежали в своей спальне, на кровати, рядышком, держась за руки, как дети. На нем был черный костюм, похоже, его лучший костюм, а на ней — сиреневое платье с белым кружевным воротничком. Наверное, это было ее выходное платье, и она хранила его у себя много лет. Они умерли потому, что оба выпили по две упаковки клофелина. Стаканы аккуратно стояли рядом на тумбочке. Они надели свои лучшие наряды, причесались, выпили таблетки и легли рядом, держась за руки, на кровать. На ее груди булавкой были приколоты бумажка с вашим номером телефона и ваша детская фотография. Она приколола все это сама. А на его груди, прямо на костюме, были все боевые медали, на всю грудь. Боевые медали, которые он заслужил, спасая эту страну во время войны…
30
Резкий звон вырвал Сергеева из поглощающей пропасти черного безумия. Звонил не телефон. За последние дни обращение взглядом к человеческому миру приносило ему просто невыносимую боль.
Похороны. Темная длинная аллея, чуть припорошенная выпавшим ночью снегом. Каменные памятники. Свинцовые облака, нависающие над землей. Он один — и три обыкновенных, даже не покрашенных гроба. Он один — и три гроба. Тощенький старик — священник из кладбищенской церкви — дым кадила, тающий посреди застывших каменных плит.
— Молодой человек, кого вы хороните?
— У меня целых три гроба. Прочитайте над всеми одну молитву.
Признаки человечности в испитых глазах жалкого служителя Господа. Такого же жалкого, как и свинцовый дым облаков над страшной землей. «Молодой человек, кого вы хороните?» Себя! Господи, да разве не ясно — себя он хоронит! Закричать бы это в темное небо, завыть от подступившей к горлу тоски…
Но строго, как стражи, смотрели суровые надгробные камни. И сизый дымок одинокого кадила взлетал в пустоту вместе со словами молитвы, обещающей особый путь в вечности и покой божественного забвения омертвевшей от земной скорби душе…
Всех троих — маму, тетю Веру, дядю Петю — похоронили рядом на Таировском кладбище. За их гробами он шел абсолютно один.
