– Я подумывала о наркоторговле, но, честно говоря, в этой машине не нашлось ничего такого, что свидетельствовало бы о наркомании. Снаружи дом немного запущен, но внутри, похоже, царит полный порядок.
– Мы обе знаем про высокофункциональных наркоманов, особенно тех, кто сидит на опиатах, – отвечаю я, и она кивает. – Но ты права, это место какое-то слишком уединенное для передачи наркотиков. Слишком странное, если существуют стоянки для дальнобойщиков и универсальные магазины.
– Это могло быть своего рода романтическое свидание, – добавляет Кеция. – Хотя не могу представить, чтобы кому-то захотелось отправиться на свидание к этому пруду даже в самый солнечный день.
Я вынуждена согласиться с ней. Если и существуют места с отталкивающей атмосферой, то именно такие, как берег того пруда. А теперь оно унесло две жизни… или еще две жизни. Нужно быть абсолютно пьяным или обдолбанным, чтобы устроить там романтическую встречу.
– Значит, если это не продажа наркотиков, при которой что-то пошло не так, значит, мы столкнулись с похищением матери, которое похититель решил прикрыть, столкнув ее машину в пруд?
– В таком случае ему должно было очень повезти, верно? – замечает Кец. – Каковы шансы того, что кто-то в такой час мог шастать в этой глуши, чтобы стать жертвой похитителя?
– Зависит от того, насколько часто она возила детей по проселочным дорогам, – отвечаю я. – Если у нее были какие-то устоявшиеся привычки – время, маршрут…
– То это было вовсе не случайным везением, – договаривает Кеция. – Он мог знать ее привычки. Черт… – Она снова вздыхает. – Но пока что у нас нет ни единой улики на этот счет. Мы просто гадаем.
– Там впереди развилка?
Мы уже миновали поворот к Стиллхауз-Лейк, и я чувствую странное облегчение от того, что нам не нужно ехать в ту сторону… и одновременно – легкое сожаление. Это странное, смешанное чувство. Тоска и отвращение в равной мере.
– Да, развилка. Сворачивай направо. У нас примерно двадцать минут до того, как мы должны прибыть на место преступления.
Мы приезжаем точно вовремя и минуем трепещущую на ветерке ограждающую ленту. Должно быть, люди из ТБР ведут поиски где-то еще, потому что здесь их почти нет. Мы, не останавливаясь, проезжаем мимо, и Кец говорит:
– Ладно, у нас примерно пять возможных вариантов, куда мы можем заглянуть. Я не уверена, что какой-то из них сработает, но следует проверить.
– Со скольких из этих мест видно пруд?
– Ни с одного. Но с некоторых точек можно видеть, что происходит на дороге. Это лучшее, что у нас есть.
Вождение по такой дороге требует сосредоточенности; пятна тени и света сбивают с толку еще сильнее, чем обычно, дорога поворачивает, изгибается и то сужается, то расширяется, а откосы по обеим сторонам от нее довольно крутые и высокие. На ней едва-едва могут разъехаться две машины – и то если будут ехать осторожно. Мой внедорожник кажется здесь чудовищно огромным, и я не знаю, как буду действовать, если кто-то поедет навстречу.
Нам требуется почти час, чтобы посетить первые две точки из нашего списка. Третья кажется чуть более приветливой. Это новое здание, стоящее в стороне от дороги, почти необычно большое: в окнах двойные стеклопакеты, на крыше солнечные панели, с одной стороны от дома разбит аккуратный сад. Пригородный особняк, вынесенный в холмы, – безупречный и совершенно неуместный здесь. Несмотря на это, я чувствую приступ зависти, когда мы останавливаемся на ровно вымощенной подъездной дорожке.
– Господи, они хоть понимают, где живут? Здесь считается роскошью даже трейлер с раздвижными стенами.
– Этот дом явно бросает вызов всем, – отзывается Кец. – Так что, полагаю, да, они понимают. И им плевать, что думают об этом остальные. Но нам везет. Камеры.
Она кивает в сторону камер безопасности. И она права: эти две камеры нацелены на подъездную дорожку, а значит, и на дорогу.
– И домофон тоже с камерой, – отмечаю я, прежде чем мы выходим из машины. – Будем надеяться, они не встретят нас стволами.
– В этих местах я не стала бы ставить на это. Иди первой, – говорит Кец с ехидной ухмылкой.
И я иду.
При нажатии на кнопку внутри дома раздается негромкий звонок, и настороженный женский голос спрашивает через динамик:
– Да?
Даже в том одном-единственном слове чувствуется напряженность. Я удостоверяюсь, что в камеру домофона меня хорошо видно.
– Здравствуйте, меня зовут Гвен Проктор. Я расследую преступление, совершенное дальше по этой дороге, – сообщаю я ей, и это, по сути, одновременно и правда, и ложь. – Мне нужно только задать вам пару вопросов и, если возможно, взглянуть на записи ваших камер наблюдения. Это возможно, мэм?
Следует долгое молчание, потом женщина произносит:
– Давайте, задавайте ваши вопросы.
Она не собирается выходить к нам. Что ж, вполне оправданно.
– Вы не видели никаких проезжающих по дороге машин сегодня ночью? Вероятно, после полуночи, но до рассвета?
– Нет.
Она лжет, я это чувствую. Пытаюсь зайти с другого угла.
– И ничего особенного не слышали?
– Нет. О каком преступлении вообще речь?
– Пропала женщина, – объясняю я. – Мать двух маленьких девочек. Мы просто хотим найти описание любых машин, которые проезжали по дороге, вот и все. – Я играю наугад. Что-то в том, как она спрашивала меня о совершенном преступлении, внушило мне мысль, что она беспокоится – вдруг мы здесь ради… чего-то другого. – Бизнес Бельденов не имеет к этому никакого отношения, совершенно.
Она знает Бельденов. Не может не знать, раз уж живет здесь. И раз у нее так много денег… она, вероятно, знает их очень хорошо, с деловой или с покупательской точки зрения.
– Я… – Она колеблется, затем говорит: – Ночью здесь проезжали две машины. Одна – обычный седан, довольно старый. Вторая – темный внедорожник, красивый. – Она говорит так, словно знает: она не должна этого говорить. Она выпаливает это в спешке, потом делает глубокий вдох. – Это все, что я знаю.
– Спасибо. Вы нам очень помогли. Вы не против переслать нам эту запись? Просто на тот случай, если мы сможем рассмотреть на ней что-нибудь – например, номер машины.
Ее, похоже, это предложение не радует.
– Дайте мне ваш электронный адрес. Просто… не говорите моему мужу, хорошо?
– Мы сохраним полную конфиденциальность.
Кец бросает на меня взгляд, и я понимаю, что она не хочет давать свой официальный контактный адрес, а свой личный не сообщает никому, я это знаю. Диктую по буквам адрес своего детективного агентства и прошу женщину повторить мне его. Потом снова благодарю ее, и нам остается только уйти прочь. Когда мы пристегиваем ремни безопасности, Кец говорит:
