– Как будто я вообще о тебе волнуюсь! – Ланни отодвигает свой стул от стола, встает и уходит. Я слышу, как хлопает дверь ее комнаты.
– Это было по-взрослому, – говорит Коннор. – Нет, мам, не надо сейчас с ней разговаривать. С ней все будет в порядке, честное слово. Она просто зла на меня.
– Из-за поездки в тир? Или из-за чего-то еще?
Он пожимает плечами и смотрит в свою тарелку, и я понимаю, что здесь действительно есть что-то еще, но иногда детям нужно уладить это между собой, без моего вмешательства. Я просто качаю головой и доедаю свою пиццу. Кусок, не съеденный Ланни, мы заворачиваем в пищевую пленку и убираем в холодильник.
Конечно же, она появляется, когда мы загружаемся в машину, чтобы ехать в тир. Я говорю «привет», она молча залезает на заднее сиденье – руки сложены на груди, лицо каменное. Это беспокоит меня, потому что я вижу тень той взрослой девушки, которой она вот-вот станет. Сейчас дочь не устраивает спектакль, она просто сосредоточена и не одобряет мое решение.
«Пожалуйста, останься моей маленькой дочкой. Еще хоть ненадолго. Пожалуйста».
Коннор, ничего не замечая, садится рядом со мной, и Сэму приходится устраиваться рядом с Ланни. Пока мы с Коннором пристегиваем ремни, я слежу за дочерью в зеркало заднего вида. Сэм наклоняется и что-то спрашивает у нее, тихо и спокойно; я вижу, как Ланни немного расслабляется и отвечает ему. Он одной рукой приобнимает ее за плечи.
И она в один момент успокаивается. Мне горько от того, что я больше не знаю, как утешить ее, сделать, чтобы все было… хорошо. Иногда мы ударяемся друг о друга, словно неправильно подогнанные шестеренки – моя дочь и я. Я знаю, что это нормально, но ощущается это как поражение и вызывает у меня отчаянное желание исправить это.
Ви ждет у края тротуара, и когда я останавливаю внедорожник, Сэм выходит, чтобы она могла сесть между ним и Ланни. Ви залезает в машину, сжимая в руках потертую черную сумку. Выглядит она немного взвинченной, как обычно.
– Круто, круто-круто, – заявляет она, ерзая на сиденье, чтобы устроиться поудобнее. – Это будет весело! Привет, Ланта.
– Привет, – отвечает Ланни. По крайней мере, в присутствии Ви она немного расслабляется. – Что у тебя в сумке?
Ви залезает в свою кошелку и достает слишком большой для нее полуавтоматический пистолет. Я мгновенно ощущаю дикий прилив адреналина. В моем мозгу прокручиваются самые кошмарные сценарии. Мне представляется, как палец Ви нажимает на спуск, пуля пронзает спинку переднего кресла, мой сын истекает кровью…
– Брось! – В замкнутом пространстве крик Сэма звучит резко и обескураживающе, и Ви кладет пистолет поверх сумки и поднимает руки. – Господи, Ви, никогда так больше не делай. – Сэм берет пистолет, аккуратно направляет ствол вниз и проверяет. – Заряжен. Один в патроннике. Вера… – Голос у него сердитый и мрачный. Сэм привычным движением достает патрон, находящийся под бойком, потом извлекает магазин.
– А что такого? Это на случай, если появится тот тип, который письма пишет! – Мы все смотрим на нее, даже Ланни. Ви ощетинивается и забирает у Сэма разряженный пистолет, потом сует в сумку вместе с магазином и одиноким патроном. – Я просто защищаюсь, вот и все. – Ее провинциальный теннессийский акцент становится сильнее. – Не стала бы я палить в вас, и вааще.
– Иногда случается всякое, – говорю я ей. – Тебе нужно научиться дисциплине обращения с оружием. Когда приедем в тир, то повторим все с начала до конца. – Сердце мое все еще неистово колотится, руки дрожат, но я делаю пару глубоких вдохов и оглядываюсь на Коннора, прежде чем тронуть машину с места. – Нужно купить тебе кейс для него.
Ви бормочет что-то себе под нос – и вряд ли слова благодарности, – но мое внимание полностью сосредоточено на сыне. Он смотрит прямо перед собой, и я вижу, как сильно блестят у него глаза.
– Коннор, – мягко окликаю я, – ты в порядке?
– Конечно, – отвечает он голосом, полностью лишенным эмоций. – Все хорошо, мам.
Это не так, но я вижу, как он делает равномерные, медленные вдохи-выдохи, потом моргает и улыбается. Это не совсем убедительно, но уже лучше.
– Со мной все будет отлично.
Это больно. Я хочу укутать его в вату, уложить его в кроватку и никогда, никогда не допускать, чтобы кто-то снова причинил ему боль. Но это кричат мои инстинкты, а не мой разум. За свою недолгую жизнь мой сын преодолел многое; он намного лучше меня справляется с тем, что не может контролировать. Мне нужно доверять ему, доверять процессу его терапии. Он сам это выбрал. Я должна уважать этот выбор, пусть даже это вызывает у меня желание заплакать.
Мы едем в тир.
Это не тот уютный, знакомый тир в холмах неподалеку от Стиллхауз-Лейк, который держит Хавьер; тот тир – небольшой, отлично работающий, несмотря на то, что расположен в глуши. Хави, как бывший военный, не терпит разгильдяйства.
Этот тир мне не нравится. Он большой, шумный, и здесь, по моему мнению, небрежно относятся к вопросам безопасности. Но он находится близко от нашего дома, и пусть местные инструкторы не идеальны, мы с Сэмом можем обучить детей действовать правильно. Когда мы снабжаем Ви всем, что нужно – кейсом для переноски, кобурой и маленьким сейфом для хранения пистолета дома, – то возвращаемся в машину и берем оружие, которым собираемся воспользоваться: мой «ЗИГ-Зауэр» калибра 9 мм, пистолет Ви, револьвер Сэма. Все упаковано в кейсы, как и должно быть.
Мы уже запираем машину, когда Ви спрашивает:
– Вы знаете этого типа?
Есть что-то странное в том, как она это произносит, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее через плечо. Она смотрит куда-то вправо, и я прослеживаю ее взгляд.
В машине, припаркованной на противоположной стороне улицы, сидит какой-то человек, но как только я вижу его, он включает двигатель и отъезжает. Я успеваю лишь бросить на него мимолетный взгляд и отметить, что это белый мужчина в темной бейсболке. Больше никаких примет. Машина – совершенно безликая темно-синяя «Тойота» – седан; на оконном стекле я вижу наклейку автопроката. Увидеть номер не успеваю – машина отъехала слишком далеко, да и угол обзора неудобный. «Тойота» сворачивает за угол и скрывается из глаз.
– А что? – спрашиваю я у Ви. Она продолжает смотреть вслед машине, но теперь переносит внимание на меня. Я вижу в ее глазах нечто странное – что-то, что она редко проявляет. Ви – это сплошная сталь и тонированное стекло… до тех пор, пока не ломается. Она нечасто показывает слабость. Но сейчас выглядит испуганной. И это пробуждает во мне некий примитивный инстинкт. Мы сейчас на виду, на открытом месте. Слишком открытом. Во рту у меня пересыхает, пульс учащается. Я обнаруживаю, что окидываю взглядом улицу, ожидая, что что-то вот-вот случится.
Сверхбдительность. Это опасно. Я загоняю ее внутрь и глубоко дышу. Паника заразна.
– Все в порядке, Ви, – говорю я ей. – Все хорошо. Верно?
– Ну, если ты так говоришь… – Она фыркает и выхватывает у меня кейс, в котором лежит ее пистолет. – Этот – мой, правильно?
