В числе таких помощников выбрал Мюллера. Не просто выбрал. В тот же самый день, когда Гиммлер возглавил столичную полицию, Мюллеру присвоили звание штурмфюрера (лейтенанта) СС и зачислили в главное управление СД. Хотя он даже не был членом партии! Но его выделили из берлинских гестаповцев, обозначили его особый статус при Гейдрихе и Гиммлере. Впрочем, это имело и чисто практическую сторону. Ведь формально высшим шефом гестапо оставался Геринг. Но Гиммлер в дополнение к посту начальника полиции остался рейхсфюрером СС, а Гейдрих — начальником СД. А эти структуры Герингу не подчинялись.
Гестапо располагалось по адресу Принц-Альбрехтштрассе, дом 8. Но Гиммлер при реорганизации прихватил и несколько соседних зданий — музей фольклора и профессиональную промышленную школу. Из них сложился изолированный мрачный комплекс зданий берлинского гестапо. А Мюллеру в этом заведении поручили отдел, занимавшийся борьбой с коммунистами, марксистами, профсоюзами. Но в СД Гейдрих определил его на другое направление — назначил в секцию II 1 Н, отвечавшую за «внутренний» контроль над НСДАП и СА. Для этого он годился как никто лучше — поскольку заведомо не был связан ни с кем из партийных деятелей.
Еще одним сотрудником, на которого Гейдрих обратил внимание, стал Артур Небе. Это был очень талантливый и квалифицированный криминалист, автор книги о полицейской технике, которая высоко ценилась среди специалистов. В свое время он создал великолепную лабораторию экспертизы и при Веймарской республике стал начальником криминальной полиции Берлина. Он, в отличие от Мюллера, рано присоединился к нацистам, тайно вступил в их партию и после их победы был заместителем у Дильса. Гейдрих его тоже обласкал, предоставил ему возможность собрать старых экспертов и специалистов, которых «вычистили» из полиции.
Но из Мюнхена уехали — а как раз там Рем устроил свою главную базу. После перевода Гиммлера и Гейдриха он и в руководство баварской полиции протолкнул своего человека, активиста СА Шнайдхубера. Рем вообще обнаглел, вел себя вызывающе, демонстративно окружал себя смазливыми юношами. Да и высказывания позволял себе одно резче другого. Но ведь в СД контроль над штурмовиками осуществлял теперь Мюллер. А у него в Баварии было «все схвачено»! Каждый шаг Рема, каждое его слово немедленно становились известны Гейдриху. Тем более что штурмовики особо и не скрытничали. 18 апреля Рем заявил иностранным журналистам: «Революция, которую мы совершили, не является только национальной — это революция национал-социалистская. И мы настаиваем даже на особом подчеркивании второго слова — социалистская». Ему вторил первый помощник Хайнес: «Мы взяли на себя долг революционеров. Мы стоим в начале пути. И отдыхать мы будем тогда, когда германская революция будет завершена».
Но манифестации штурмовиков, пьяные дебоши, экстремистские лозунги допекли уже всех. Унять их требовали и армия, и деловые круги, и политики. Такое положение затрудняло и контакты с западными державами — можно ли всерьез иметь дело со страной, пребывающей на грани революционного взрыва? Чтобы подтолкнуть фюрера к решительным действиям, Геринг собирал материалы на Рема через институт телефонного подслушивания (при передаче прусской полиции этот институт он оставил в собственном ведении), Гиммлер — через гестапо и СД. Факты умело компоновались — изображалось, будто уже готовится переворот.
Рем тоже смекнул, что на него собираются тучи. Он сделал миролюбивый жест — 19 июня опубликовал в «Фелькишер беобахтер», что с 1 июля весь состав СА отправляется на месяц в отпуск. Без права носить в это время форму. А чтобы отметить отпуск, он пригласил все руководство СА на банкет в баварском курортном городке Бад-Висзее. Но было уже поздно. Гитлер в это время отправился в Вестфалию, в Бад-Годесберг, и 29 июня в отеле «Дрезден» произошло совещание с участием Геринга, Геббельса, Гиммлера, Дильса, Лютце и еще нескольких чинов партии и СС.
Были предъявлены сведения, что под предлогом банкета Рем как раз и начнет путч. В общем, Гитлера убедили. Точнее, доказательства были довольно хлипкими, но он сам позволил убедить себя: необходимо крайнее решение.
Фюрер с Геббельсом вылетели в Баварию, Геринг и Гиммлер отправились руководить операцией в Берлине. Она была хорошо подготовлена. Гестапо и СД заранее подготовили списки для арестов и расправ. Причем один список составлялся Герингом, к нему добавился список Гиммлера, а Гейдрих приложил еще и третий, свой.
Силы СС в это время насчитывали 200 тысяч человек. Всего ничего по сравнению с 4,5 млн штурмовиков. Но СС были хорошо организованы, дисциплинированы и обучены. А Рейхсвер, хотя и предпочел остаться в стороне от кровавой акции, был на всякий случай приведен в боевую готовность и снабдил СС оружием. Рано утром 30 июня, арестовав руководителей СА в Мюнхене, Гитлер в сопровождении колонны машин с эсэсовцами, агентами гестапо и военными, нагрянул в Бад-Висзее. В отеле «Гензльбауэр» Рема и его окружение захватили «тепленькими». Не думая ни о каком путче, они отсыпались после попойки и гомосексуальных удовольствий. Хайнеса и нескольких накрашенных «адъютантов», вытащенных нагишом из постелей, Гитлер брезгливо приказал расстрелять тут же. Остальных отвезли в Мюнхен, в тюрьме рассортировали, и верхушку во главе с Ремом тоже перебили.
В Берлине расправы приняли куда более широкий размах. В течение двух дней шли аресты по спискам, задержанных свозили в тюрьму гестапо в Колумбиа-хауз и в казарму «Ляйбштандарте». Заседал «военный трибунал», мгновенно выносивший приговоры, и на учебном полигоне СС в Лихтерфельде обреченных ставили под дула эсэсовцев. Некоторых никуда не везли, пристреливали сразу, на дому. Всего было перебито более тысячи человек. Многие из них не имели отношения к СА и Рему, однако нацистская верхушка «попутно» избавлялась от других неугодных лиц. В их числе были убиты Грегор Штрассер, бывший канцлер Шлейхер, генерал Бредов, бывший глава баварского правительства фон Кар, префект полиции Магдебурга Шрагмюллер, министр связи Клаузенер и др.
Но и «революционное» буйство штурмовиков было усмирено. Начальником штаба СА Гитлер назначил Виктора Лютце, численность штурмовиков сократили до 1,5 млн — за ними оставили задачи помощи полиции и военного обучения. Приказ фюрера, изданный по данному поводу, бичевал «тех революционеров, отношения которых с государством были поставлены с ног на голову… которые потеряли всякое представление об общественном порядке и, посвятив себя революции, захотели, чтобы она длилась вечно». А дряхлому президенту Гинденбургу, безвылазно сидевшему в своем поместье Нойдек, его окружение внушило, что все было оправдано, — он послал Гитлеру телеграмму с выражением «признательности и искренней благодарности».
Но к концу июля Гинденбургу стало совсем плохо. Шли споры, кого он назначит своим преемником. Все знали, что старый фельдмаршал в душе оставался монархистом. Шептались, что он может в завещании высказаться за реставрацию монархии. Называли имена принцев Августа Вильгельма Прусского, Оскара Прусского, толковали, что старый маршал может хотя бы в завещании высказаться за реставрацию монархии. Но непредсказуемые варианты нацисты исключили. Поместье в Нойдеке взяли под охрану СС. 1 августа, даже не дожидаясь кончины Гинденбурга, Гитлер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента — его подписал и военный министр Бломберг, войдя в соглашение с нацистами. А 2 августа Гинденбург преставился, и была организована присяга Рейхсвера по новой форме — персональная: «Я клянусь перед Богом безоговорочно подчиняться Адольфу Гитлеру, фюреру Рейха и германского народа, верховному главнокомандующему…»
