Правда, ему приходилось периодически сопровождать Гейдриха в его путешествиях по кабакам и тайным борделям, но это было другое — «служебное». А служебное он оставлял за семейным порогом. Дома был любящим мужем, заботливым отцом. Но и домашнее оставлял за служебным порогом». Работал много, нередко дневал и ночевал у себя на Принц-Альбрехтштрассе, и все сослуживцы и начальство привыкли к этому. Его фигуру даже не представляли в отрыве от работы, он получил прозвище «Мюллер-гестапо».
Нарождающаяся авиация была в это время в большой моде. Геринг, Гесс постоянно подчеркивали, что они — боевые летчики. Гейдрих очень гордился, научившись водить самолет. Во время войны он специально ездил в Норвегию, чтобы совершить несколько боевых вылетов и получить причитающуюся награду. Но Мюллер своими воздушными подвигами и наградами не хвалился никогда. Мечту молодости об авиации он похоронил навсегда. Да и вообще о прошлом не распространялся. Был человеком «в себе». А другим не было особого дела до его личности. Точнее — его, пожалуй, и не представляли в качестве «личности».
«Крестьянская» внешность и нарочито грубоватые манеры сбивали с толку разных интеллектуалов вроде Шелленберга. Они побаивались, но и презирали Мюллера. Наверное, в их понятиях даже не совмещалось, что этот неотесанный мужлан может о чем-то думать, мечтать. Везет свою грязную работу — ну и везет. От таких, как он, большего ожидать нельзя. Примерно так же «тонкая публика» относилась к нему во время его полицейской службы в Мюнхене — грязный «мусор». Но и он отвечал интеллигенции не меньшим презрением. По словам Шелленберга, «хотя он и проложил себе дорогу к вершине власти, он никак не мог забыть своего происхождения. Однажды он сказал мне с присущим ему грубым баварским акцентом: «Всех этих интеллигентов нужно загнать в угольную шахту и взорвать!»
Если мог, Мюллер мстил тем, кто относился к нему свысока. Например, очень хорошо развлекся, подбросив Гейдриху материал о встрече Шелленберга с его женой. А потом они оба развлеклись. Неизвестно, вправду ли Гейдрих приревновал или просто решил поиздеваться над подчиненным. Но он взял Мюллера и пригласил Шелленберга в турне по кабакам. А в одном из них объявил, будто Шелленбергу дали выпить яд. Потребовал во всем признаться, пообещав за это противоядие. Шелленберг так испугался, что даже во время написания мемуаров верил, что яд ему дали настоящий (а потом, в тот же бокал плеснули «противоядие» — мартини). Мюллер при этом потешился от души.
Сфера его деятельности постепенно расширялась. В «Гитлерюгенде» разразилось несколько скандалов о гомосексуализме, и в ведение гестапо передали «расследование дел, связанных с нарушением норм нравственности». Летом 1937 г. в подчинение Мюллера перешла пограничная стража. Это понадобилось не только для контроля за проникновением «врагов рейха», но и для организации провокаций на границах Австрии, Чехословакии, Польши, засылки туда боевиков, диверсантов. Разрабатывалась новая техника, создавались лаборатории, технические отделы и институты гестапо и СД.
Появлялись новые методы разведки и контрразведки, в том числе «экзотические». Например, по инициативе Гейдриха возник «Салон Китти». Это был «дом свиданий» — то есть, пристойно завуалированный бордель, очень шикарный. Через Небе в разных городах Европы сюда навербовали самых изысканных куртизанок. Но не только куртизанок. Шелленберг пишет: «Довольно большое количество женщин из высших кругов германского общества также более чем охотно изъявили желание служить своей родине подобным образом». Бар, ресторан, комнаты свиданий были оборудованы устройствами для звукозаписи и фотосъемки, а слух о «хорошем заведении» распространили среди дипломатов. Сюда захаживал даже Риббентроп, не подозревая, что в этом доме контролируется каждый шаг и каждое слово. Но Мюллеру в салоне было появляться запрещено. Сочли, что он со своей «грубой натурой» может наломать дров и все испортить. Эксплуатацией столь «тонкого» инструмента занимались Шелленберг и Небе.
В это время Мюллеру довелось близко познакомиться и с русскими. Причем не с интернациональной агентурой, завербованной советской разведкой по разным европейским странам, и не с эмигрантами, осевшими на Западе, а с настоящими «советскими русскими». В Испанию транзитом, через германскую и французскую территорию, ехали военные специалисты — летчики, танкисты, командиры других родов войск. Ехали под чужими фамилиями, с вымышленными легендами. Но конспирации они учились наскоро. В штатских костюмах европейского покроя люди, привыкшие к сапогам и гимнастеркам, чувствовали себя неуютно, языки знали плохо, и их зачастую было видно за версту. У некоторых обнаружились огрехи в оформлении документов, полиция арестовывала их, и они попадали в гестапо. Впрочем, содержали их в относительно мягких условиях, допрашивали без «физического» воздействия. А у Мюллера, судя по его последующим высказываниям, которые приводит Шелленберг, сложилось весьма уважительное представление о советских людях.
Но и в целом отношения между СССР и Германией в данное время оказались очень неоднозначными. С одной стороны, Гитлер бросал откровенно враждебные высказывания, нацистская пропаганда поливала нашу страну бранью. Однако при этом между двумя державами продолжалась довольно широкая торговля. Немцы поставляли высокотехнологичные товары, оборудование, очень важное для советской индустриализации. Поставляли и некоторые образцы вооружения. А Советский Союз расплачивался зерном, необходимым для немцев. Примечательный случай произошел в 1935 г. В Москву прибыл с визитом британский лорд-хранитель печати Иден. При встрече в Кремле Сталин поставил вопрос прямо, как он оценивает международное положение, «если сравнить с 1913 г. — как оно сейчас, лучше или хуже?». Иден заявил, что лучше — дескать, он возлагает надежды на Лигу Наций, на пацифистское движение. Сталин отрезал: «Я думаю, что положение сейчас хуже, чем в 1913 г.» Потому что тогда был один очаг военной опасности — Германия, а сейчас два — Германия и Япония.
Иден повторил обычное на Западе объяснение: «Гитлер заявлял, что он очень озабочен могуществом вашей Красной Армии и угрозой нападения на него с востока». Но генеральный секретарь парировал — а знает ли Иден, что германское правительство «согласилось поставлять нам такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить, — вооружение, химию и т. д.». Англичанин предпочел сделать вид, что не знает: «Это поразительно! Такое поведение не свидетельствует об искренности Гитлера, когда он говорит другим о военной угрозе со стороны СССР». Дальше гость попытался перевести разговор — стал восхищаться русскими просторами, по сравнению с которыми Англия — «совсем маленький остров». Но Сталин ткнул Идена носом в хорошо известные ему факты: «Вот если бы этот маленький остров сказал Германии: не дам тебе ни денег, ни сырья, ни металла — мир в Европе был бы обеспечен». Иден счел за лучшее промолчать.
Да, об этом Сталин тоже хорошо знал. Запад поощряет Гитлера, подталкивает на СССР. Все советские инициативы о создании системы коллективной безопасности спускались на тормозах. С Францией в 1935 г. был заключен договор о взаимопомощи, но чисто декларативный. От военного соглашения французы старательно уклонялись. Но Сталин понимал и другое, что антисоветская политика Гитлера может быть лишь хитрой маскировкой. Именно для того, чтобы добиться попустительства, отказаться от версальских условий и создать вооруженные силы. В конце концов, разве русские отобрали у Германии Эльзас, Лотарингию, Силезию, Поморье? Поэтому советские дипломаты в обстановке глубочайшей секретности прощупывали почву в нацистской верхушке.
