И вот сейчас, после Сталинграда, поисками сепаратного мира озаботился Шелленберг. Он приехал в Швейцарию, встречался с англичанами. По некоторым данным, Черчилль тайно разрешил своим эмиссарам начать неофициальные переговоры с ним. Но пока это была персональная инициатива Шелленберга. Гиммлер после полученной встряски очень боялся новых осложнений. Когда начальник внешней разведки СД сообщил ему о состоявшихся контактах, рейхсфюрер СС испугался и отказался дать свое добро.
А сам Шелленберг изрядно напортил собственным хвастовством. Перед англичанами он изображал, будто действует от лица Гиммлера, представлял себя чрезвычайно могущественной фигурой в Третьем рейхе и в качестве доказательства пообещал добиться отставки министра иностранных дел Риббентропа. Он и в самом деле организовал такую интригу. Обработал заместителя Риббентропа Лютера, помог ему собрать компромат на своего шефа. Лютер разослал его в копиях по разным правительственным учреждениям. Но Гиммлер еще не забыл нагоняев фюрера, осторожничал и не стал ввязываться в придворную борьбу. Расследование поручили Мюллеру, а он обернул дело против самого Лютера. Арестовал его вместе с ближайшими сотрудниками, обвинив в неподчинении начальству, осуждении внешней политики Германии, и Лютер загремел в концлагерь. А репутация Шелленберга перед западными партнерами была подорвана. Они засомневались в «оппозиционности» Гиммлера. Стали подозревать, что переговоры — всего лишь провокация, чтобы испортить их отношения с СССР.
В Швейцарию сместился в это время и эпицентр работы советской разведки на Западе. Организации Шульце-Бойзена и Треппера были разгромлены, но «Красная тройка» Радо действовала, и она получила новые источники ценнейшей информации. Ранее уже упоминалось, что сотрудник швейцарских спецслужб Рудольф Ресслер передавал сведения, поступавшие к нему из Германии, англичанам и американцам. Ресслера стало возмущать, что западные державы почти не используют добытые им данные. В августе 1942 г. он через Христиана Шнайдера («Тейлор») связался с Рашель Дубендорфер («Сиси»), дал некоторые материалы «на пробу». В Центре их проверили, оценили очень высоко. С декабря Ресслер стал вплотную работать на русских. Поставил условие — никто не должен пытаться узнать его настоящее имя. Подтвердил и условие, которое ставил швейцарцам: своих агентов в Германии он раскрывать не будет.
Центр согласился. Возможно, убедила «нестандартность» условий. Германские спецслужбы, конечно же, постарались бы придумать своим агентам достоверные имена и легенды. В конце концов, даже в случае «игры» Москва ничего не теряла, она уже вела с противником несколько радиоигр. Поэтому имя Ресслера русские узнали много позже, после его ареста — в советской разведке он значился как «Люци» (по созвучию с Люцерной, где он жил). А его источники информации до сих пор известны лишь под псевдонимами «Вертер», «Ольга», «Тедди», «Фердинанд», «Штефан», «Анна» и др. Сведения они поставляли действительно сверхсекретные и необычайно быстро (видимо, используя структуры германской военной связи и радиослужбу швейцарской контрразведки).
Американский писатель Льюис Килзер даже пытался отождествить таинственного «Вертера» с Борманом (силясь доказать версию, что он был русским шпионом). Но это, разумеется, чепуха, рассчитанная на недалекого американского обывателя и претендующая сугубо на «желтую» сенсацию. Ни одного факта в отношении Бормана Килзер привести не сумел, а партийную канцелярию НСДАП явно перепутал с руководством ОКВ. «Вертер» давал информацию не политического, а только военного характера — подробные планы операций, сведения об их разработке, передислокации частей и соединений, данные разведки о Красной рмии. По заключению всех экспертов, это был высоко квалифицированный военный генштабист.
Да и вообще псевдонимы были условными. Осталось неизвестным даже то, скрывались ли за ними отдельные лица или группы людей. Те же самые информаторы снабжали Ресслера сведениями и раньше — для швейцарцев и англичан. А получили псевдонимы, когда он стал сотрудничать с Радо. Шеф «Красной тройки» ставил на переданных материах пометки «из ОКВ», «из ВВС», «из МИД», и как раз по этим пометкам были установлены псевдонимы. Из ОКВ — «Вертер» (по созвучию с вермахтом), из штаба Люфтваффе — «Тедди», из управления связи — «Ольга», из швейцарского генштаба — «Анна».
Глава 23
«Приглашение к танцу»
В начале 1943 г. управление РСХА достигло максимального размаха своих служб. В прежнем комплексе на Принц-Альбрехтштрассе они давно уже не вмещались. Различные учреждения Главного управления имперской безопасности расползлись по всему Берлину, занимали 38 зданий. Гиммлеру пришла в голову идея, что сотрудники не должны терять «чувство локтя», и рейхсфюрер ввел новую традицию. Руководители разных подразделений должны были собираться на совместные обеды в здании на Курфюрстенштрассе, 116 — там находилось ведомство Эйхмана.
Конечно, новшество оказалось глупым и обременительным. Тем более что Гиммлер требовал соблюдать правила этикета, приезжать на обеды не в сапогах, а только в штиблетах, белых рубашках. Приходилось ломать график рабочего дня, переодеваться. А за нарушения следовали выговоры и внушения — обычно нагорало Мюллеру и таким же, как он, выходцам из черни. Зато в отсутствие Гиммлера на обедах председательствовал Кальтенбруннер. Тут-то уж шеф гестапо отыгрывался: они вдвоем начинали изводить разными придирками Шелленберга и других «интеллигентов».
Но в это же время Шелленберг начал замечать в поведении Мюллера некоторые странности. Впервые это случилось на международном совещании полицейских атташе. На банкете оба они изрядно выпили и уединились, чтобы еще добавить коньячку. В раннем варианте рукописи Шелленберга (английское издание) и позднем (германское издание) текст диалога сильно отличается. Отсюда видно, что шеф разведки СД, восстанавливая его в памяти, добавлял собственной фантазии. Наверняка учитывал и политическую конъюнктуру, ведь мемуары он писал в годы холодной войны. Но все-таки приведу этот отрывок (по английскому изданию).
В разговоре вспомнили агентов из группы Шульце-Бойзена, казненных незадолго до этого, обсуждали, как они стойко держались на допросах. Мюллера вдруг прорвало: «Они погибли, веря в возможность такого решения (т. е. коммунистического будущего). В учении национал-социализма слишком много компромиссов, и оно не в состоянии возбудить такую веру. Идеи же духовного коммунизма в состоянии это сделать. Коммунизму присуще твердо установленное отношение к жизни, которое отсутствует у большинства наших западных интеллигентов, исключая, возможно, некоторых эсэсовцев…
Если нам суждено проиграть эту войну, то причиной проигрыша будет не недостаточный военный потенциал, причиной будет духовная неспособность наших руководителей. У нас нет настоящих руководителей. Правда, у нас есть наш руководитель — фюрер, но на нем все замыкается. Возьмем толпу, находящуюся в его непосредственном подчинении. Кого вы там найдете? Они день и ночь проводят в непрерывных ссорах: одни стремятся заручиться расположением фюрера, другие закрепить за собой власть. Несомненно, что фюрер давно уже это видит, но, руководствуясь совершенно непонятными для меня соображениями, по-видимому, предпочитает именно такой порядок вещей, чтобы властвовать. Вот в чем его главный недостаток…
