Причем автор проекта даже после запрета не успокоился. План был изменен — вызвать советского эмиссара для переговоров в Париж. Центр как будто согласился. Встреча готовилась, оговаривались место, время и прочие детали. Но прямой контакт не состоялся. Треппер пишет — из-за осторожности советской стороны. В условленном месте русский представитель не появился. Хотя… действительно ли не появился? Единственный источник, из которого мы знаем об этом, — мемуары Треппера. А его в данное время содержали под охраной в особняке зондеркоманды. О несостоявшихся переговорах он узнал от Паннвица и Берга. Сказали ли ему правду? И с какой стати ему должны были говорить правду? Может быть, встреча все-таки произошла?
Глава 25
Мюллер и власовцы
Как вспоминал Треппер, «Красная капелла» весной и летом 1943 г. несколько раз получала запросы центра относительно РОА — «Русской освободительной армии» генерала Власова. Интерес Центра к этим формированиям, как и к химическому оружию, был отнюдь не случайным. Если вспомнить историю Первой мировой, то можно увидеть: когда кайзеровскому командованию и правительству стало ясно, что одолеть противника обычными средствами не получается, были применены отравляющие вещества. А потом — отрава идеологическая. Началась подпитка оппозиционных партий и движений для развала России изнутри. И если уж идти по линии аналогий, то Февральская революция после побед 1916-го в военном отношении имела такие же последствия, как если бы советский тыл взорвался и рухнул где-нибудь после Сталинграда и Курской битвы. Треппер пишет, что о власовцах немцы предоставляли сведения очень охотно, тут уж ничего не скрывали и не секретничали. Но очень похоже, что запросы Центра имели и другие последствия…
Впрочем, сперва надо отметить, что проекты идеологического разрушения СССР в Германии действительно существовали. Впоследствии фон Клейст признавал: «Надежды на победу в основном опирались на мнение, что вторжение вызовет политический переворот в России… Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит тяжелое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера». Причем в начале Великой Отечественной войны такие надежды имели под собой даже более весомые основания, чем в Первую мировую!
Решительный поворот к государственной, патриотической системе ценностей Сталин начал только в середине 1930-х гг., примерно в то же время, когда развернул преследования троцкистско-зиновьевской оппозиции. До этого в официальной идеологии господствовали «революционные» теории, историческая связь с прежней Россией вообще отвергалась, великое прошлое оплевывалось, молодежь воспитывалась сугубо в духе «интернационализма», воинствующего атеизма, само понятие патриотизма воспринималось как ругательство. А во многих людях копилось недовольство коммунистической властью. Чьи-то родные и близкие попадали под репрессии, были раскулачены, кто-то сам претерпел гонения и лишения.
Все эти факторы обернулись массовыми сдачами в плен, дезертирством — если на тебя идут «братья по классу», стоит ли погибать? Другие верили, что при немцах будет лучше. Только в 1941 г. в плену очутилось 3,9 млн советских солдат и командиров. Хватало и таких, кто выражал желание служить в германской армии. Их принимали, называли «хиви» («хильфсвиллиге» — «добровольные помощники»). Сперва использовали обозными, санитарами, подносчиками боеприпасов, потом доверяли оружие. Порой таких «хиви» насчитывалось до 10–12 на роту. Было несколько антисоветских партизанских отрядов. В городке Локоть Брянской области возникло даже подобие «республики», сбросившей коммунистическую власть. А для охраны тыловых районов и карательных операций немцы стали создавать полицейские батальоны из местного населения — всего их было сформировано 178 (из них 73 украинских, 45 латвийских, 22 литовских, 26 эстонских, 11 белорусских, 1 польский).
Сотрудничать с Германией воодушевилась и часть белой эмиграции, выброшенной на чужбину после гражданской войны. В Югославии из эмигрантов начал формироваться «Охранный корпус» генерала Б.А. Штейфона (в него вступило 2 тыс. человек). В составе корпуса создавались казачьи сотни для отправки на родину. А в поселке Осинторф под Оршей германское командование и ряд офицеров из эмигрантских организаций начали формировать из пленных «Русскую народную национальную армию» (РННА). Это считалось экспериментом, «армия» насчитывала 7 тыс. человек. Главнокомандующий сухопутными войсками Браухич и командующий группой армий «Центр» Клюге посетили лагерь в Осинторфе, после смотров обещали, что «армия» будет расширена и сможет внести значительный вклад на Восточном фронте.
Но в действительности подобные заверения оборачивались ложью. Нацистам не требовались русские «союзники». Они пришли не освобождать, а хозяйничать. Большая часть пленных, сдавшихся в 1941 г., в первую же зиму вымерла в лагерях от холода, голода, болезней. На жителей оккупированных областей и городов обрушился террор, их грабили поборами — тогда-то и началось массовое партизанское движение. «Охранный корпус» в Россию вообще не пустили, оставили в Югославии воевать с партизанами. «Республика» в Локте-Брянском существовала под строгим контролем оккупационных властей, а местные вооруженные формирования, достигавшие 6 полков и пышно названные «Русской освободительной народной армией» (РОНА), немцы числили «вспомогательной бригадой самообороны», к каждому батальону приставили своего офицера. Эстонцам и латвийцам доверяли больше, их зазывали в вступать в национальные соединения в составе вермахта. А молдаван Антонеску объявил румынами и призывал в свои войска.
Но потери на Восточном фронте росли, пополнений не хватало, и германское командование принялось формировать части «Остгруппен» — русские, татарские, грузинские, армянские, северокавказские, туркестанские, калмыцкие. Они по численности соответствовали батальону, командовали ими немцы. Была учреждена должность главнокомандующего «Остгруппен», им стал генерал Хайнц Гельмих. Но он руководил не боевыми операциями, а занимался вопросами создания и обеспечения. Потому что такие части не сводились воедино, а преднамеренно распылялись по разным фронтам и соединениям.
«Экспериментальную» РННА, почти год бесцельно торчавшую в лагере под Оршей, тоже было решено перевести на общие основания с «Остгруппен». Разбить на батальоны, переодеть в немецкую форму, передать под начало германских командиров и разослать в разные места. Когда был получен приказ об этом, в первую же ночь 300 человек ушло к партизанам. Кстати, как раз широкое использование «хиви» и «остгруппен» было одним из способов, позволяющих германским начальникам занижать в докладах свои потери. Погибших и раненых солдат заменяли русскими. А в сводках потерь бойцов вспомогательных частей вообще не учитывали, они никого не интересовали.
В Германии, в Циттенхорсте и Вустрау открылись «учебные лагеря». Курсантов специально отбирали из пленных, чтобы из них готовить административные кадры для захваченных территорий. Невзирая на то, что оккупационная политика нацистов уже открывалась весьма определенно, приток добровольцев в антисоветские формирования продолжался — особенно там, где немцы еще не успели себя проявить. Когда они в 1942 г. прорвались на Дон, Кубань, Северный Кавказ, под эгидой германских властей стали создаваться казачьи органы самоуправления, распространялись воззвания атамана Краснова, генерала Шкуро и получали довольно широкий отклик. Создавались казачьи части (хотя самих Краснова и Шкуро немцы на родину не пускали — использовали только для агитации, а органы самоуправления никаких реальных прав не получили). К немцам присоединялись отряды чеченцев, ингушей, карачевцев — для организации восстаний германское командование специально организовало операцию «Шамиль».
