Гиммлер обдумывал способы, как бы деликатно, без эксцессов и мятежей, устранить мешающего Гитлера. Предлагалось обратиться к врачам, лечившим фюрера, — де Кринису, Морелю, Штумпфеггеру, чтобы они написали для нацистского руководства заключение о недееспособности своего пациента, и тогда можно будет сместить его «по болезни». Но доктора тоже хотели жить, никто из них не желал слышать о подобном заключении. А Шелленберг только 19 апреля устроил Гиммлеру встречу с министром финансов Шверином фон Крозигом и министром труда Зельдте. Совместными усилиями рейхсфюрера уговорили взять на себя ответственность, начать переговоры с западными державами. Но любые шаги уже запоздали, Германия погружалась в хаос.
20 апреля, в день 56-летия Гитлера, вокруг него в последний раз собралась нацистская верхушка. Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, Борман, Дениц, Кейтель, Йодль, Кребс. Поздравили с днем рождения, рейхсфюрер «Гитлерюгенда» Аксман сделал подарок — батальон 15-летних пацанов. Но «подарок» преподнесли и советские войска. В этот день дальнобойная артиллерия начала обстрел Берлина. Армии 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов брали германскую столицу в «клещи», прорываясь на флангах и отрезая ее от остальной страны.
Сперва предполагалось, что после своего дня рождения Гитлер уедет в Оберзальцберг, будет руководить Германией из своей горной резиденции. Но болезнь и стрессы опустошили его, подорвали моральные силы. Он медлил, не хотел покидать рейхсканцелярию. Вместо этого было решено создать два командования, на севере и на юге. На север выехали Дениц, Гиммлер. На юг — Геринг. Впрочем, Гиммлер о командовании уже не думал. Он ехал по другим делам. Встретился с представителем Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром, с Бернадотом.
Мазуру он пообещал прекратить уничтожение евреев, не эвакуировать лагеря, ударился в долгие и многословные излияния о том, что он всегда был противником расовой политики. А Бернадота Гиммлер опять попросил связаться с Эйзенхауэром. Предлагал мир на Западе с продолжением войны на Востоке. Но письменные полномочия дать по-прежнему опасался. Ехать без них граф не видел смысла, на прощание сказал Шелленбергу: «Рейхсфюрер не отдает себе отчета в том, каково действительное положение дел. Я больше не могу ему помочь. Ему следовало бы взять в свои руки судьбу Германии сразу же после моего первого визита, а вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом».
21 апреля вошедшая в прорыв танковая армия Рыбалко захватила комплекс германского генштаба в Цоссене со всеми узлами связи. Генералы доложили Гитлеру, что управлять войсками из Берлина стало невозможно, уговаривали уехать, пока не перерезаны последние дороги из столицы. Но фюрер заявил, что все его предали и он останется до конца, лично возглавит оборону и встретит в Берлине свой конец. Говорил — это лучше, чем погибнуть, скитаясь где-нибудь по лесам. Бомбежки и артобстрелы города усиливались, в бункер переехал Геббельс с женой и шестью детьми.
Другие приближенные спешили найти предлог, чтобы уехать. Распрощался Риббентроп, наобещав «дипломатический переворот». На самом деле он засел в своем имении и начал подыскивать укрытие, где его никто бы не нашел. Тем же самым занялся Лей. Кейтель и Йодль отправились на юг, организовывать там новый центр командования. В Баварию вылетел начальник штаба Гиммлера Бергер, ему фюрер поручил эвакуацию или умерщвление «именитых» пленных и заключенных, чтобы не попали в руки союзников. Туда же отправился Кальтенбруннер. По приказу Гиммлера старшим начальником РСХА и полиции в Берлине остался Мюллер, он тоже перебрался в подземное убежище рейхсканцелярии.
А атмосфера в бункере все больше напоминала мрачную фантасмагорию. Сами собой рождались какие-то надежды, химеры. Нацистские руководители вчитывались в старые гороскопы, выискивая в них что-нибудь утешительное. Два из них, составленных известными астрологами в 1918 и 1933 гг. (для Гитлера, в день прихода к власти), предрекали, что хуже всего Германии придется в апреле 1945-го, потом наступит затишье, а в августе возобновится война — и тогда же наступит мир. Потом Германии предстоят трудные года, а с 1948-го пойдет возрождение. Что ж, как ни удивительно, все верно. Но только самих нацистских лидеров это уже не касалось.
Каждый день ждали спасения от группы войск Штейнера, 9-й армии Буссе, 12-й армии Венка. Им разными путями рассылались приказы, на картах переставлялись флажки, разносились слухи, что они уже на подходе. Но эти войска были уже разгромлены, оптимистические всплески сменялись похмельем разочарования. Велись абсолютно ирреальные разговоры. Фюрер вдруг выплескивал приказы все взрывать, чтобы врагу достались только руины. А потом начинал рассуждать о введении многоженства для восстановления численности населения и армии. И опять проносились слухи, что русские разбиты, части Штейнера, Буссе или Венка вот-вот появятся.
В этой больной атмосфере до последнего момента плелись интриги. Бывший врач Гитлера Брандт переправил жену в Тюрингию, занятую американцами. Об этом узнали сестры Ева и Гретель Браун и муж Гретель Фегеляйн. Донесли Гитлеру, и он в ярости велел расстрелять Брандта. Бестолковый Фегеляйн связался с Гиммлером и стал скандалить, куда подевался его начальник штаба Бергер — привести приговор в исполнение. Почему для этого потребовался именно Бергер, осталось загадкой, но приговор в исполнение не привели. Сразу после разговора с Фегеляйном Гиммлер позвонил Мюллеру и приказал вывезти Брандта в Штеттин. Разумеется, не из гуманизма. Врач, которому уже нечего терять, мог дать ему желанное заключение о недееспособности фюрера.
А к Герингу в баварскую резиденцию Берхтесгаден прилетел генерал Коллер и сообщил о решении Гитлера остаться до конца в Берлине. Уговаривал взять на себя руководство и начать переговоры с Эйзенхауэром. Рейхсмаршал колебался, консультировался с юристами, с рейхссекретарем Ламмерсом. Извлекли закон от 29 июня 1941 г., согласно которому преемником Гитлера в случае его гибели определялся Геринг. Пришли к мнению: обстоятельства складываются так, что закон вступает в силу. 23 апреля Геринг отправил Гитлеру запрос: если фюрер остался в Берлине и не может руководить военными и государственными делами, то согласен ли он, чтобы рейхсмаршал принял власть на себя? При этом Геринг уточнял: если до 22 часов не последует ответа, то «я буду считать само собой разумеющимся, что Вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу Вашего декрета».
Запрос был выдержан в очень вежливых и верноподданнических тонах, но все равно Борман преподнес его Гитлеру в качестве «ультиматума». Дескать, Геринг предал. Последовала вспышка дикого гнева. Хотя фюрер быстро отошел и сказал: «Хорошо, пусть Геринг вступает в переговоры о капитуляции. В конце концов, не имеет значения, кто этим займется». Но Бормана такое решение не удовлетворяло. Он опять «подогрел» настроение Гитлера. В результате родился приказ, что Геринг за «государственную измену» заслуживает смерти и лишь с учетом долгой службы на благо рейха он может быть помилован с лишением всех званий и постов. Однако Борман опять остался не удовлетворен. Он от себя приписал штабу СС в Берхтесгадене дополнительное указание — арестовать Геринга.
В это же время наконец-то решился на активные действия Гиммлер. Он рассудил, что Гитлер, оставшийся в Берлине, больше не опасен. Шелленберга послал вдогонку на уехавшим Бернадотом. Шеф разведки СД очень красочно описывает, как он путешествовал по дорогам, забитым массами беженцев, ошметками разбитых воинских частей, под ударами советской авиации. Бернадота он догнал уже в Дании, уломал вернуться. Обратно пробивались по тем же кошмарным дорогам. Встреча состоялась. Гиммлер передал декларацию для Эйзенхауэра — о капитуляции на Западе и продолжении войны на Востоке (Бернадот почему-то воспринял это с пониманием). Составили письмо министру иностранных дел Швеции Христиану Гюнтеру с просьбой о посредничестве в переговорах.
