— Ты долго.
— Ну извини, не могла выгнать родителей и друзей ради тебя, — немного нервно произношу я.
— Тон сбавь! — кидает он мне и заводит двигатель.
— Подожди. Остановись! Надо поговорить, — но Романов даже не думает меня слушать и выезжает со стоянки.
— Конечно, мы поговорим. У меня.
— Я не хочу к тебе, я устала и хочу домой! — меня взрывает его самоуверенность. Романов молчит и прибавляет скорость.
— Останови машину! — я не конфликтная, но ещё никто так не выводил меня на эмоции. Он думает, может управлять мной как игрушкой? — Останови машину! — повторяю я, но меня будто нет. Понимаю, что нужно успокоиться и не злить хищника, иначе он нападет, но мной руководят эмоции. — Ты слышишь меня?! — хватаю его за плечо. Но он резко одергивает руку. Задыхаюсь от злости, начинаю дергать дверь, но она заблокирована.
Романов сворачивает во двор, проезжает шлагбаум и паркует машину. А я жду, когда разблокируются двери. Как только это происходит, выскакиваю из машины и быстро иду на выход со двора. Мне нравится Глеб, ноги подкашиваются от его близости, но я не хочу быть просто вещью, которую дорого покупают. Я убегаю, пока ещё не увязла в этом мужчине. Власть можно преподносить по-разному. Формат Глеба — рабство! А я этого не приемлю.
— Куда собралась?! — зло рычит Романов и хватает меня за руку.
— Домой! — дергаюсь, пытаясь вырваться, но все бесполезно, он держит меня мертвой хваткой и тащит за собой.
— Не дергайся, не зли меня! — сквозь зубы проговаривает Глеб.
— Ты не имеешь никакого права! — впиваю ногти в его крепкую ладонь, которая больно сжимает мое предплечье, но ему всё равно. Глеб злится ещё больше, хватает меня и закидывает на плечо как мешок. Когда я начинаю сопротивляться и колотить его по спине, то получаю ощутимый болезненный шлепок по заднице.
Он заносит меня в квартиру, ставит на ноги и запирается. А я стою в прихожей и глубоко дышу, пытаясь прийти в себя. С этим человеком невозможно вести нормальных разговоров, есть только его желания и приказы.
Романов разворачивается ко мне, и я отступаю. Его темный тяжёлый взгляд не несёт ничего хорошего. Меня кидает в жар и спирает дыхание. Романову не нужно ничего говорить или угрожать, один его вид и отрывистые движения, когда он снимает с себя пальто и пиджак, несут угрозу. Продолжаю отступать и натыкаюсь на стену.
— Кажется, ты хотела поговорить, — голос пугающе тихий, ледяной, от которого идёт холодок по позвоночнику. Обращаю внимание на его расцарапанную мной кисть и мне не стыдно, я и сейчас готова вступить схватку с этим хищником, но, как только я смотрю в его глаза, все желание пропадает. Он словно подавляет волю, подчиняя себе.
— Я уже ничего не хочу с тобой! — все-таки выдаю я, начиная тяжело дышать, поскольку между нами сгущается воздух, становясь очень тяжелым. Романов лишь снисходительно усмехается, и подходит ко мне вплотную. Обхватывает талию сильнее, вжимая в стену. — Так что тебя не устраивает, Стефания? — он всегда по-особенному произносит мое полное имя и это очень подкупает.
— То, что вы не умеете просить, Глеб Александрович, только приказывать! Вы относитесь ко мне как к собственности и близко не подпускаете! — выговариваю я на одном дыхании. А он смотрит мне в глаза, будто заглядывает в душу и переворачивает все там. Запрокидываю голову и глубоко вдыхаю, поскольку мне катастрофически не хватает кислорода.
— Да, ты принадлежишь мне, соответственно, ты — моя собственность, — вкрадчиво говорит он и начинает водить носом по моим скулам, щекам и виску. — Но ты неправильно воспринимаешь принадлежность мне, — сердце начинает бешено биться, разгоняя по крови адреналина. Во мне бушуют несколько эмоций: злость, неприятие и одновременно страх и ненормальное возбуждение от его близости. — Я не хочу делить тебя ни с кем даже в эмоциональном плане. В наших отношения я решаю все за тебя, лишая права выбора. Потому что моя женщина до конца отдается мне… — выдыхает мне в губы, но не целует. — Разве это плохо?
— Плохо! Ты относишься ко мне, как к вещи, — выдыхаю ему в губы, потому что наглые руки блуждают по телу, сжимая и грубо лаская.
— Нет, ты ошибаешься. Не как к вещи, а как к собственному телу. — Боже, я дура, потому что млею от его бархатного голоса и того, что он присвоил меня себе. — Или ты считаешь, что я должен считать тебя общественным достоянием? — немного зло рычит Романов, прикусывая мою нижнюю губу.
— Не-е-ет, — уже со стоном отвечаю я, начиная терять себя. Его ладонь поглаживает мою грудь, потираясь об твёрдый сосок, и меня выгибает. Неосознанно вжимаюсь в Глеба сильнее и чувствую его возбуждённый твёрдый член.
— Ты моя! — цепляюсь за его плечи, сжимаю, потому что в какой-то момент мне становится его мало. — А теперь ответь мне — почему вокруг тебя вьется твой бывший мужчина?! — он сжимает мой сосок через платье, и я вскрикиваю.
— Может, потому что тебя нет рядом! — с вызовом отвечаю я, смотря на Романова поплывшим взглядом. Да, я снова играю с огнем. Страх, злость и возбуждение — взрывоопасная смесь.
— Ммм, — усмехается Глеб. — Дерзкая, значит. За непослушание, истерики и дерзость надо отвечать! — хватает меня за скулы и проходится кончиком языка по губам. Сама тянусь за поцелуем, но разочарованно выдыхаю, когда он не позволяет себя поцеловать. Романов отпускает меня, немного отступает, осматривая мое дрожащее тело. Голова идёт кругом, возбуждение зашкаливает, и я уже ничего не соображаю. Я, как дикая кошка, ведомая своим самцом, готова принять все, что он делает. Сглатываю, когда Романов расстёгивает черный кожаный ремень на брюках и снимает его.
Наблюдаю за ним, не понимая, что происходит. Вздрагиваю, когда он подходит ко мне и надевает ремень мне на шею.
— Тихо, не бойся. Это наказание. За все нужно расплачиваться, Стефания. Будешь послушной, тебе понравится, — его голос тягучий, дурманящий. Романов затягивает ремень на моей шее, словно поводок. — Вот так выглядит власть, Стефания, — вновь проводит носом по моему виску, глубоко вдыхая. — От тебя пахнет соблазном и сексом. Я не ангел, и мы сейчас очень сильно нагрешим. — Он, и правда, демон, который искушает. Романов наматывает край ремня на ладонь и ведёт меня за собой в полумрачную спальню. Глеб останавливается возле кровати и включает только один светильник.
— Отхлестать бы тебя этим ремнем, но мне жаль твою упругую попку. — Он хватает верх платья и спускает его с плеч, оголяя грудь.
— А ты, оказывается…
— Молчи! Ты уже все сказала! — грубо приказывает он. Это какая-то опасная, волнительная, но очень возбуждающая игра и я принимаю ее правила. В Романове чувствуется сила, власть, которой хочется подчиняться в моменты близости. Он сам снимает с меня платье, цепляет трусики, садится на корточки и стягивает их с ног. Поднимается вверх, отступает, рассматривая, и вновь хватается за ремень, притягивая меня к себе.
Целует жадно, немного болезненно, кусая губы, будто, и правда, наказывает. А у меня ноги подкашиваются. Заводит до предела, а потом медленно, издеваясь, ласкает языком губы, исследуя ладонями тело, талию, бедра, обманчиво нежно. Рывок, разворачивает к себе спиной и поворачивает ремень к себе, вновь держа за поводок.
