– Его детей держит в заложниках Монфор, – поправляет Тиберий, чуть понизив голос.
До сих пор было легко не думать о том, какую цену пришлось заплатить. Зло во благо.
Дэвидсон посматривает на часы. «На войне как на войне», – сказал он некогда, пытаясь оправдать то, что пришлось сделать.
– Если дети вернутся домой, убедим ли мы Пьемонт остаться в стороне? – спрашиваю я. – Сохранять нейтралитет?
Премьер крутит в руках пустой бокал, и в многочисленных гранях отражается мягкий свет фонарей. На лице Дэвидсона я читаю сожаление.
– Сильно сомневаюсь.
– Они здесь? – Анабель изо всех сил изображает спокойствие – такое ощущение, что у нее вот-вот лопнет жила на шее. – Дети Бракена здесь?
Дэвидсон вместо ответа молча наполняет свой бокал.
Старая королева воздевает палец, и глаза у нее сияют.
– А. Они здесь, – она улыбается еще шире. – Прекрасно. Мы можем потребовать от Бракена много солдат. Целую армию, если понадобится.
Я рассматриваю салфетку у себя на коленях, испачканную жирными отпечатками пальцев и следами помады. «Возможно, они где-то рядом. Смотрят на нас. Стоят у окна в запертой комнате». Интересно, они уже достаточно большие, чтобы требовалось присутствие молчаливых стражей или даже пытки цепями, вроде тех, что носила я? Я знаю, каково жить в такой тюрьме.
Я незаметно притрагиваюсь к собственным запястьям, щупаю кожу. Кандалов нет. Электричество сменило тишину.
Тиберий внезапно бьет кулаком по столу, так что тарелки и бокалы подпрыгивают. Я тоже подскакиваю – от неожиданности.
– Брать дань солдатами мы не будем, – рычит он. – Достаточно и ресурсов.
Анабель мрачно смотрит на внука, и морщины у нее на лице углубляются.
– Чтобы выиграть войну, нужны люди, Тиберий.
– Закрыли тему, – обрывает он.
И решительным движением разрезает пополам последний кусок стейка.
Анабель усмехается, обнажив зубы, но молчит. Он ее внук, но также и король – она сама это признала. И черта, отделяющая уместный спор с королем от неуместного, давно пройдена.
– Значит, завтра нам придется умолять монфорцев, – буркаю я. – Других вариантов нет.
Раздосадованная, я прошу еще бокал вина и, не тратя времени, опустошаю его. Красное сладкое вино успокаивает нервы – настолько, что я почти полностью игнорирую чей-то взгляд. Взгляд бронзовых глаз.
– Можно и так сказать, – признает Дэвидсон, глядя в пространство.
Он снова опускает глаза и смотрит сначала на часы, потом на Кармадона. В этом взгляде содержится неизмеримая глубина смыслов. Я завидую им – и вновь жалею, что у нас с Тиберием вышло по-другому.
– Каковы наши шансы? – Тиберий прямолинеен, откровенен и властен.
Его учили, что именно таким должен быть король.
– Получить в свое распоряжение нашу армию целиком? – Дэвидсон качает головой. – Никаких. Нам нужно защищать свои границы. Но… половина? Или чуть больше? Весы вполне могут склониться в нашу сторону. Если…
«Если». Ненавижу это слово.
Я собираюсь с духом, внезапно ощутив себя на грани. Такое ощущение, что терраса вот-вот рухнет подо мной, и мы все полетим в бездну.
Лицо Фарли отражает мои страхи. Она не выпускает ножа из руки и с подозрением поглядывает на нашего союзника.
– Если что?
Прежде чем Дэвидсон успевает ответить, раздается звон колокола. Остальные в испуге вскакивают, а он не двигается с места. Он привык к сигналам тревоги.
«Или что-то знал».
Это не бой часов, отмеряющих время. Колокола звонят гулко и низко, их голоса разносятся среди утесов, и другие колокола, в городе, откликаются. Звон распространяется волной, со склона на склон. Тут же вспыхивает и свет. Яркие огни повсюду. Прожектора. Фонари. Слышится пронзительный механический вой сирены. Он наполняет тихую горную долину.
Тиберий вскакивает, взметнув плащом. Он высвобождает одну руку, растопыривает пальцы, и огненный браслет посверкивает под рукавом. Огонь готов явиться на зов. Эванжелина и Анабель тоже встают – обе смертоносны. Страха нет, только решимость защищаться.
Я чувствую, как во мне оживает молния, и думаю про родных, которые сейчас во дворце. «Им грозит опасность. Даже здесь». Но страдать некогда.
Фарли тоже встает. Упершись руками в стол, она гневно смотрит на Дэвидсона.
– Если что? – спрашивает она, перекрикивая сирену.
Странно спокойный посреди хаоса, он устремляет взгляд на нее. Слуги между тем сменяются солдатами. Я сжимаю кулаки.
– Если вы хотите, чтобы Монфор сражался за вас, – говорит премьер, поворачиваясь к Тиберию, – придется сразиться за нас.
Кармадона, кажется, не напугала тревога. Он раздраженно вздыхает.
– Рейдеры, – мрачно говорит он. – И так каждый раз, когда я устраиваю званый ужин.
– Неправда, – Дэвидсон улыбается, по-прежнему не сводя глаз с Тиберия. Это вызов.
– А по ощущениям – каждый раз, – возражает Кармадон обиженно.
Вокруг вспыхивают огни, и взгляд Дэвидсона блещет золотом. А глаза Тиберия горят алым.
– Вас называют Пламя Севера, ваше величество. Ну так разожгите огонь. – А затем премьер обращается ко мне: – И выпустите шторм.
9. Мэра
– Я же сказала – больше никаких сюрпризов, – шиплю я, шагая вслед за Дэвидсоном по дворцу.
Фарли идет рядом с ним, положив руку на кобуру, как будто ожидает, что рейдеры начнут выскакивать из шкафов.
Наши Серебряные спутники тоже нервничают. Анабель велит всем держаться вместе. Она то и дело вынуждает Тиберия замедлить шаг, отступить за спины верных Стражей из Дома Леролана. Эванжелина лучше умеет скрывать страх – на ее лице, как всегда, презрительная усмешка. При ней два личных охранника – очевидно, родичи из Дома Самоса. Платье стальной принцессы быстро меняется, превращаясь в пластинчатую броню, пока мы движемся по дворцовым коридорам.
Премьер окидывает меня испепеляющим взглядом. Колокола и сирена отдаются странным эхом в коридоре, сопровождая его слова.
– Мэра, я не контролирую прихоти рейдеров. И не составляю график их нападений, хоть они и нередки.
Я выдерживаю его взгляд и ускоряю шаг, чувствуя, как в жилах горячо пульсирует гнев.
– Правда?
Меня бы ничто не удивило. Ради власти правители проделывают со своими подданными вещи и похуже.
Дэвидсон словно превращается в сталь. По широким скулам разливается внезапный румянец, а голос падает до шепота.
– Нас предупреждали, да. Мы знали, что они идут. И успели убедиться, что наши рубежи надежно защищены. Но мне неприятен намек на то, что я способен проливать кровь собственных граждан, рисковать их жизнями – и ради чего? Ради драматического эффекта? – спрашивает он, и его голос напоминает лезвие ножа. – Да, у Алой гвардии и Калора появилась возможность что-то доказать, прежде чем мы предстанем перед моим правительством и будем просить солдат. Но я бы предпочел без этого обойтись, – резко говорит он. – Я бы предпочел сидеть на террасе и пить вино в обществе своего супруга, наблюдая, как капризничают наделенные властью дети.
