Но на самом деле все было наоборот. Они его… убивали.
Декомпрессия – это остановки на определенных глубинах на определенное время, на протяжении которого азот, гелий и другие газы, накопленные в тканях, естественным путем выходят через легкие.
Нельзя быстро, нельзя без остановок.
Если всплывать слишком быстро, может случиться приступ кессонной болезни, которая без экстренной медицинской помощи способна привести к летальному исходу.
Нитч на поверхности пришел в себя, «протрезвел» и тут же скрючился от боли, почувствовав ломоту в суставах, а это один из самых распространенных симптомов кессонной болезни.
Он понял, что прямо сейчас у него случится инсульт, и успел приказать команде действовать по экстренной процедуре безопасности. Это его и спасло.
В итоге Нитча вертолетом доставили в больницу, а по пути он впал в кому. Он остался жив, хотя пережил инсульт.
Потом пробыл неделю в коме, сначала потерял память и долгое время был дезориентирован: не помнил, кто он, не понимал, где находится, никого не узнавал, говорил невнятно, не мог ходить – пользовался инвалидной коляской.
Годы ушли на реабилитацию, на возвращение в обычную жизнь.
Сейчас Нитч относительно в порядке. Память вернулась, ходит сам. Снова погружается, хотя новых рекордов, конечно, не устанавливает.
Эта история заставила меня задуматься и разглядеть ее метафоричность.
Иногда жизнь берет нас за шкирку – и кидает на дно.
Случаются обстоятельства, которые топят нас – болезнь или авария, например, – или сам человек, запутавшись в паутине жизненных направлений, выбирает путь вниз, не подозревая об этом.
Ему кажется, что он ищет себя, а находит уже на дне. В кармане – застывшие часы, безжалостно фиксирующие, сколько времени потеряно, и сломанный компас.
Самое страшное там, на дне, это осознавать, что вокруг все всё успели, а ты один – нет. Ничего не успел, везде опоздал.
Все бегут, развиваются, открывают бизнесы, выходят замуж, женятся, рожают детей, у всех результаты, результаты, результаты…
А ты – на дне. И кажется, что никто больше ни на дне, кроме тебя.
Это открытие – тоже якорь. Сложно всплывать, когда кажется, что бесполезно.
Потому что начинать бежать марафон, когда другие участники уже практически финишируют, глупо как-то и неинтересно.
Но при этом оставаться на дне – невыносимо. И ты понимаешь, что всплывать все равно придется, особенно потому, что соревнуешься ты не с ними, а с самим собой.
ЭТО ТВОЙ МАРАФОН, ТЫ В НЕМ – ОДИН. А ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ… ОНИ БЕГУТ СВОИ МАРАФОНЫ, У ВАС РАЗНЫЕ СТАРТЫ, ДИСТАНЦИИ И РАЗНЫЕ ФИНИШИ.
Это открытие – первый шаг. Второй – решиться и всплывать. Но это страшно. Что там, наверху? Все ли безопасно?
Никто не знает, и ты не знаешь. И не узнаешь, пока не всплывешь.
Но – страх. Он тоже якорь. Он шепчет: «Обживайся тут, на дне, вдруг там, наверху, тебя обидят». И ты такой: «Да, пожалуй, подожду».
И ждешь.
Чего ждешь? Что страх пройдет? Но страх – не грипп, он не проходит за неделю. И за год не проходит.
Через год тоже будет страшно. Но тогда будет не только страшно, но и тяжело, ведь к связке якорей добавится еще один – застрявший в прутьях безвременья год борьбы со страхом.
Якорь вины придавит человека еще сильнее, и через год всплывать будет еще страшнее. Страшнее на 365 дней на дне.
Сколько еще «надней» тебе надо, чтобы решиться на путь наверх? В какой-то момент ты устаешь ждать и бояться, внутри появляется импульс, и ты понимаешь: «Вот сейчас».
Отстегиваешь якоря, сильнее толкаешься ногами и вверх, ну же, ну…
Вот тут важно определить скорость всплытия. Конечно, хочется побыстрее, хочется, чтобы сверхскоростная, но помните, пожалуйста, в этот момент про декомпрессию. Необходимо останавливаться, чтобы привыкать к новой реальности, а потом еще и еще наверх – и снова остановка.
Даже если все вокруг несутся со скоростью болидов «Формулы-1», а у вас не получается, важно помнить, что медленно – это нормально. Болиды не с вами соревнуются, они едут по своим траекториям, а вы – по своей.
Иногда медленно – это единственно возможная скорость. Чтобы стремительное всплытие не убило вас, а стало дорогой к победе.
Жизнь – это в каком-то смысле фридайвинг. Иногда вниз, иногда вверх, иногда вдоль, но важно, чтобы на своей скорости, и главное – «free».
Изобретение
Вот я писатель. Пишу тексты. Тексты – это что? Это слова, которые выстроились в ручеек, друг за дружкой, образуя предложение. Ничего уникального, на первый взгляд. И на второй тоже.
Меня, кстати, постоянно упрекают в примитивности. «Вот я – писатель. Пишу тексты, – ерничают мои недоброжелатели. – Это что, букварь? Вы для кого пишете так просто?»
А я смущаюсь и правда не знаю, что отвечать. Я не понимаю, зачем писать сложно, если можно – просто.
Кого я хочу обмануть, и главное зачем? Я люблю шутить, что Кирилл и Мефодий всем поровну раздали алфавит – мол, пользуйтесь, ребята, на здоровье. И мы пользуемся. Все.
Тексты пишут миллиарды людей на земле, каждый божий день. Почему я решила, что мои – годные? Что я могу паковать их в книги и брать за эти книги деньги. Почему?
Мой внутренний самозванец, например, охотно бы с этим поспорил.
Последние лет двадцать я нахожусь в активном поиске собственной уникальности. Я вырастаю из текста, как только дописываю его. Вот пока пишу, мне кажется – боже, да это гениально! – а дописываю и понимаю: скукота и банальщина.
Но удалить текст не могу: я уже люблю его, вот такого всего несуразного, несовершенного, чумазого.
Я, ЕСЛИ ЧЕСТНО, НЕ ПИШУ ТЕКСТЫ, А ПРОСТО ЗАПИСЫВАЮ МЫСЛИ, ЖИВЫЕ, СВОБОДНЫЕ, ЛОХМАТЫЕ. ФИКСИРУЮ ИХ, КАК ЕСТЬ, КАК УХВАЧУ, НЕ ПОДГОНЯЯ ПОД ПРАВИЛА И ШАБЛОНЫ.
Однажды я отправила свою очередную книгу на редактуру. Спустя месяц мне прислали ее на финальные правки уже после редактуры.
Я стала читать свою книгу, причесанную чужим человеком, и была поражена. Вроде мой сюжет, диалоги, герои, а текст – не мой.
Редактор правил текст щедрыми мазками. Хватал мои лохматые мысли и превращал их в образцовые сложносочиненные предложения – хоть сейчас в учебник литературы. Сюжет концептуально не менялся, но ощущение, что это писала не я, было таким стойким, что я расплакалась.
Я хотела позвонить издателю и порыдать в трубку, но не знала, как сформулировать свою проблему. Что я скажу? «В моих предложениях редактор переставил слова?» Издатель решит, что я – самодур. Самодура.
И тут я наткнулась на одну крутейшую историю про Роберта Кернса. Он женился на женщине, которую любил. Счастливый человек.
