– Волшебник – хороший. Он просто устал… И забыл, что это плохо… Но он же доктор. Он вспомнит и сам себя вылечит…
Я крепко взяла дочку за руку и повела прочь.
Волшебник – он же живой. Он просто устал держать небо в одиночку…
Танец на столе
Я начала читать интервью с середины и не поняла сначала, кто на вопросы отвечает.
«Я пошла к психологу, когда устала выпендриваться перед самой собой», – прямая речь героини меня заинтересовала. Как складно говорит!
Я пролистала наверх и поняла, что это интервью с… «потомственной гадалкой». Только этого не хватало. Я не верю во все это и сначала хотела закрыть.
Но мне стало любопытно: гадалка у психолога. Так-так-так… Интересненько.
Она рассказывала, как жаловалась психологу на пустоту и бесплодность своей жизни. «Я ложилась на кушетку и говорила ему в отчаянии: „Кто я? Ну кто? Шарлатанка же! Я предсказываю людям всякую ерунду. Говорю каждому, что у него особый Путь или что вижу его тяжелую дорогу, сложное детство. Это, в принципе, подходит всем. Покажите мне кого-то, у кого несложное детство? Нет таких. Или покажите мне человека, путь которого нельзя назвать особым? Все живут свою особую жизнь, всем тяжело. Но люди проникаются после этих слов, думают, откуда я все про них знаю? Точно ведьма!”»
Интервью я не дочитала. Меня, что называется, триггернуло.
У меня есть подруга. Анет. Мы знакомы больше пятнадцати лет.
Сначала она еще просто Аней была. И вот в какой-то момент просто Аня поверила в то, что у нее экстрасенсорные способности.
Она восстанавливала генеалогическое древо, нашла в архивах информацию о прабабке, известной деревенской ведьме, увлеклась этой темой – и вот. Имя свое переделала на загадочный манер. Платок повязала на голову.
НУ ВСЕ МЫ ВЗРОСЛЫЕ ЛЮДИ, КАЖДЫЙ СХОДИТ С УМА ПО-СВОЕМУ. Я ВОТ БОЮСЬ НОЧЕВАТЬ ОДНА: МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ПОД КРОВАТЬЮ КТО-ТО СОПИТ, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, БАРАБАШКА. ИЛИ ДОМОВОЙ. А МНЕ ВЕДЬ СКОРО СОРОК!
Вот и Анет. Что-то там в воду бросает, свечным воском капает, бубнит что-то, ворожит, будущее видит. Ну, думает, что видит. Да ладно, пусть видит. Она хорошая девчонка, добрая, не гнилая. И никому не мешает своим видением.
Но тут вдруг я узнала, что она теперь принимает людей. Ну, то есть, гадает им и деньги за это берет. Бизнес такой. Я испытываю внутреннее яростное сопротивление. Потому что дружба с Аней была простой, а с Анет сразу становится сложной.
Эту тему – ее новой профессии – я буду напряженно табуировать, а если не получится ее избегать, то не смогу скрыть свой скепсис. Поэтому общение сразу усложняется.
Но никто не спрашивал моего бесценного мнения – и я молчала.
А тут вдруг… Анет пришла ко мне за рекламой. Говорит, можешь упомянуть меня в сторис? Не могу, Анет, не могу. Я не верю в это. Не могу.
Когда мы начали дружить, ты была чиновником. Потом ты работала в канцелярской конторе, на складе. Тоже хорошо. Я везде старалась тебя поддержать.
Но это… Это категорически не вписывается в мои нормы. С моей колокольни не видно экстрасенсорики, а манипуляции видно. Могу ли я ошибаться? Да. Но это не значит, что ошибаюсь.
На ее вопрос про рекламу я написала ответ: «Я не верю в эту чушь». Потом подумала и дописала: «А тебя люблю».
Потом удалила оба сообщения до того, как она их прочла. Написала: «Я не рекламирую того, чем сама не пользуюсь».
Анет прочла и ответила:
– Ну, хочешь, я тебе погадаю?
– Нет.
– Боишься?
– Да.
– Меня боишься? – удивлена Анет.
– Я себя боюсь. Я мнительная – жуть. Что бы ты ни сказала, я поверю.
– А я хорошее скажу. Разве плохо верить в хорошее?
– А мне, чтобы верить в хорошее, не нужно гадать.
Я знаю, что за пятнадцать лет она сильно изменилась, ибо это нормально – сильно измениться за такое время. Но моя система координат радикально не поменялась. У меня примерно там же сфокусированы жизненные ценности, где и раньше.
Как-то мы сидели с подружками в баре, и за соседним столиком симпатичная блондинка взобралась на стол и стала танцевать.
Хорошо танцевала, кстати, не вульгарно. В баре это смотрелось как смелость, а не пошлость.
Я посмотрела на блондинку, потом на своих подруг, и говорю:
– Девочки. Я кое-что поняла. Вот есть такая фраза, я ее постоянно талдычу: «Нам по пути». А вот вам еще одна ее трактовка: «Я сама никогда не смогу станцевать на столе. И дружу с теми, кто тоже не может».
Девчата мои смеются и говорят:
– Сомнительный комплимент.
– А что, можете?
– Не можем.
– Ну вот поэтому нам и по пути.
Ну вот прошло пятнадцать лет, я изменилась, но по-прежнему не танцую на столе. А Анет танцует. Ну, условно.
Моя задача – принять. Не осуждать. Научиться любить ее такой. Или расстаться.
НЕЛЬЗЯ ЗАПРЕТИТЬ ЛЮДЯМ МЕНЯТЬСЯ. ВРЕМЯ – НЕ ЯНТАРЬ, В НЕМ НЕЛЬЗЯ ЗАСТЫТЬ. НО МОЖНО НАУЧИТЬСЯ ВЫБИРАТЬ. ДРУЗЕЙ. ПРОФЕССИЮ. АВТОРИТЕТОВ.
Моя Злата все свои тридцать лет считала, что ее папа – лучший мужчина на свете. Добрый. Щедрый. Мудрый. Он научил ее всему: любить, уважать, быть верной себе, быть верной своему слову, разбираться в людях, не врать.
А потом Злате написала какая-то незнакомая женщина, представилась сестрой.
– Какая сестра? – не поняла Злата. У нее есть брат, а сестры никакой нет.
Оказалось, что половину жизни Златы ее образцовый папа живет на две семьи, обманывает маму, ее и брата.
Самый честный и благородный человек вдруг оказался лжецом и предателем. Карфаген разрушен. Эксперт по порядочности и честности оказался не экспертом. Фундамент дома, казавшийся самым прочным, оказался пенопластом, дырявым и пустым.
И Злата, чтобы не умереть от душевной боли, пошла к психологу.
А психолог сказал: «Разрешите ему не оправдывать ваших ожиданий».
– Он был таким идеальным, – вздохнула Злата. – Как же я скучаю по тем временам.
– Он изменился.
– Изменил и изменился, – вздохнула Злата.
– Изменения – самое естественное, что может случиться с человеком. Быть идеальным – тяжкая ноша. Тяжелее только оправдывать чужие ожидания. Тут со своими бы справиться…
Злата рассказывала, как училась смотреть на отца не как на значимого взрослого, сначала построившего ее мир, а потом разрушившего, а как на земного человека.
