За эти двадцать четыре года будут расстреляны, замучены в лагерях, тюрьмах и ссылках епископы, священники, монахи, монахини, миряне, вся вина которых заключалась в верности Церкви Христовой. Сколько? Десятки тысяч, сотни тысяч? Точное их количество и поимённый список не ведомы никому – всех их знает только Бог.
А если бы не раскол 1922 года? Удалось бы красной машине в таких масштабах осуществить программу человекоубийства?
Оставляем этот вопрос без ответа.
IX
Краткое житие отца Владимира
Иные уж за мной гнались; но я тем боле
Спешил перебежать городовое поле,
Дабы скорей узреть – оставя те места,
Спасенья верный путь и тесные врата.
А. С. Пушкин
Близ Новгорода, если подъезжать к нему со стороны Москвы, справа от дороги есть возвышенность, обсыпанная деревенскими домами. На вершине – церковь, маленькая, белая, как будто слепленная из снега или сахара. Деревня называется Волотово, а церковь – Успенская. Она была построена в XIV веке и расписана дивными фресками. Среди них имелось такое изображение – «Души праведных в руце Божией»: огромная ладонь, собранная горстью, как бы выходящая из сферы, из бесконечной дали, а в ней – маленькие человечки-головастики, круглоглазые, с умилённо приоткрытыми поющими ротиками. А со стороны, как будто от земли, к ладони летит ангел и на руках несёт ещё одну новопреставленную душу, как младенчика в пеленах, и душа тянет свои ручонки к Богу, растопырив пальцы, приоткрыв рот, зажмурив глаза. К Богу, к Отцу, в его тёплую животворящую руку, оставив страх, страдания и смерть…
Во время войны Волотово оказалось на линии фронта, два года пригорок методично расстреливала артиллерия; росписи погибли, разбившись на миллионы осколков. Сохранились их чёрно-белые фотографии и акварельные копии. В недавнее время постройка была восстановлена, собраны по кусочкам некоторые фрагменты фресок. Эта работа продолжается, и, может быть, образ руки Божией с душами праведных ещё явится из небытия.
В 1934 году церковь стояла надёжно и прочно между деревьями маленького кладбища. И даже ещё была действующей. Никто не припомнит точно, в какой именно день, но надо полагать, зимой, в декабре, а может, в январе, в сумерках, на грязновато-белых колеях ведущей в Волотово дороги появилась чёрная фигурка. Человек шёл, устало подволакивая ноги в стоптанных бесформенных ботинках. Человек шёл тяжело, несколько раз остановился на некрутом подъёме, отдыхиваясь с хрипом, отчего вокруг его головы возникало облачко пара. Роста он был чуть выше среднего, худ, нездорово бледен, одет в изношенное, затёртое по швам долгополое чёрное пальтецо. Длинные волосы, седоватая борода, шапочка-скуфейка на голове не оставляли сомнений: вот тащится недобитый попик. И, наверно, у малочисленных встречных его бедный болезненный вид вызывал бы жалость, а может быть, и классово-коммунистическую злобу, если бы не удивительные глаза: лучистые, разноцветные, правый крупнее левого и посажен чуть накось. Из этих глаз исходил свет, тихий и в то же время беспокойный, и озарял тонко прорисованное лицо, библейский нос, широко разлетающиеся брови…
Шестилетняя девочка Глаша, посланная в лавку за спичками, остановилась как вкопанная, с минуту глядела на него и ему вслед, забыла про спички, кинулась домой и, вбежав, крикнула, схлопывая слова в один комок и вызывая панику у взрослых:
– Мама, мама, а я Сусахриста видела!
Человек шёл к церкви.
Уже на следующий день по деревне заговорили: у Успения новый батюшка, отец Владимир, питерский, из ссыльных.
Церковь вскоре закроют. Отец Владимир уйдёт по той же дороге, и вокруг его головы будет светиться тонкий пар – мученический венец.
Через три года он будет расстрелян.
Он – последний священник, которому довелось возносить благодарение Господу в окружении дивных волотовских фресок. «Души праведных в руце Божией».
Владимир Константинович Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский – таково полное имя этого человека.
Он родился и вырос в семье, которую можно назвать интеллигентнейшей. Род Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинских внесён в Родословную книгу дворян Подольской губернии. Свою длинную шляхетскую фамилию они обычно сокращали наполовину: Лозина-Лозинские. Отец, Константин Степанович, – земский врач. Мать, Варвара Карловна, дочь генерала Карла Фёдоровича Шейдемана, героя Севастопольской обороны, – тоже врач, из первого поколения женщин-врачей в России. Брат Алексей – поэт, писатель, «шатун по свету» (как сам себя называл), известный в кругах петербургской богемы под псевдонимом Любяр. Сводный брат Константин – врач и философ, участник экспедиций Николая Рериха. Младший из братьев, Лев, – географ, биолог, один из основоположников криобиологии.
Владимир был среди братьев старшим. Родился он 26 мая 1885 года в городке Духовщине Смоленской губернии, где его родители работали в земской больнице. После смерти матери в 1888 году (согласно семейному преданию, она умерла, заразившись тифом от больного) семья переехала в Петербург. Здесь Владимир учился в гимназии Императорского человеколюбивого общества (название – как предопределение!), окончил её в 1904 году, поступил на юридический факультет Петербургского университета, окончил его в 1910 году. Поступил на службу во 2-й департамент Сената и служил там до его упразднения в 1917 году. Во время мировой войны работал в Красном Кресте.
Вот как будто и всё. Так складывалась его биография до революции: просто, прямо, непритязательно и, в общем, благополучно.
Но совершилась революция – и он был призван к иному служению.
Благополучие разбилось о кровавую неправду русской смуты.
В Петрограде рождался красный террор. 29 августа 1918 года был арестован и через неделю расстрелян настоятель Царскосельского Фёдоровского собора, бывший духовник царской семьи протоиерей Александр Васильев. Лозина-Лозинские были знакомы с отцом Александром. Есть сведения, что арест происходил на глазах Владимира Константиновича. Беззаконный арест и казнь близкого человека пронзили его душу. Он принимает решение: идти наперекор безбожной власти и красному террору. Служить Богу.
Он мог продолжать тихую жизнь и надеяться, что его не тронут. Таким путём шли миллионы.
Но – вера без дел мертва. В 1920 году он поступает в Петроградский богословский институт. В конце того же года (или в начале следующего) рукоположен во пресвитера. С 1921 по 1924 год служит священником, а затем настоятелем университетской церкви, преемницы той, в которой был крещён Александр Блок. Места меняются, а святость остаётся: церковь эта, изгнанная большевиками из университетского здания, действовала в квартире известного филолога академика Срезневского на Биржевой линии, несколько лет оставаясь духовным прибежищем православной интеллигенции Петрограда (освящена во имя Всех святых, в земле Российской просиявших). Для безбожной власти – бельмо на глазу.
4 февраля 1924 года отец Владимир был арестован по вымышленному «делу православных братств». В мае выпущен на свободу. В феврале 1925 года снова арестован по обвинению в причастности к монархической антисоветской организации. Его участие в контрреволюционной деятельности, согласно обвинению, заключалось в том, что он «служил открыто панихиды по бывшим царям, в том числе по расстрелянному Николаю, также служил панихиды по расстрелянным и умершим при советской власти»
[275]. За это – за молитву об убиенных – священник был приговорён к расстрелу, который заменили ему на десять лет заключения в Соловецком лагере особого назначения.
