Книга Сожженные революцией, страница 20. Автор книги Анджей Иконников-Галицкий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сожженные революцией»

Cтраница 20

Ничего. Все они там будут, безобразники.

Если бы безымянный канцелярист и полковник Самарин знали, кого они выпустили из-под своего сонного надзора! Если бы они ведали, что натворит этот «сын статского советника» точнёхонько через год и один день – станет прямым участником убиения их высокого начальника, министра внутренних дел Плеве! Они бы, наверно, ужаснулись. Впрочем, может быть, тайно бы и обрадовались. Отношение к Плеве в рядах жандармского корпуса было не слишком любовным. Да и вообще говоря, охранительное министерство, включая жандармерию и полицию, по уши увязло в служебной грызне и тайных интригах…

Но, во всяком случае, если бы они знали… То уж, наверное, заполняли бы страницы ведомости не таким рутинно-равнодушным почерком.

Да. Через год и один день много столпится таких вот мундиров – жандармских, полицейских, ведомства юстиции – в Петербурге на Измайловском проспекте возле Обводного канала.

Перенесёмся в Петербург. Пасмурный полдень 15 июля 1904 года. Измайловский проспект. Обводный канал. Сдерживаемая городовыми толпа. На заднем плане, на том берегу канала, – Варшавский вокзал, широченные окна-арки которого зияют пустотами вылетевших стёкол. На этой стороне, в центре оцепленного пространства, – фуражки, погоны, мундиры.

Вот они, важные усатые господа у подъезда Варшавской гостиницы, возле трактирной вывески «Чай и кушанье», – как будто вышли подышать воздухом после сытного обеда. Кто стоит, заложив руки за спину, кто прохаживается по булыжной мостовой взад-вперёд, глядя себе под ноги; одни молчат, другие разговаривают вполголоса. Наблюдают, как на грязной мостовой копошатся дознаватели. Кое-кого мы можем узнать даже в лицо, по портретам. Градоначальник Фуллон, министр юстиции Муравьёв… Вон, кажется, товарищ министра внутренних дел Дурново (на его суховатом британском лице мы читаем едва скрываемую радость)… А это чья перепуганная физиономия мелькает в сгустившейся по сторонам толпе? Приличный господин лет тридцати трёх – тридцати пяти, с усами и бородкой, в изящном суконном костюме… Выглядывает из-за спин студентов, рабочих, кухарок и дворников… Мы его не знаем. Но его демоническую сестру Анну хорошо знают поэты Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Макс Волошин. Достанем (нам можно) из кармана его тёмного пиджака визитную карточку и прочитаем: «Сергей Рудольфович Минцлов». Ах, вот кто это! Литератор, бывший чиновник министерства финансов, собиратель столичных слухов и сплетен. Примчался сюда из своей удобной квартиры, что на тихих Песках, на Суворовском.

Ближе к вечеру он вернётся домой, отужинает, отправит спать прислугу, удалится в свой кабинет, сядет за стол, раскроет тетрадь и примется аккуратно записывать впечатления прожитого дня.

Из дневниковых записей Сергея Минцлова. 15 июля 1904 года:

«В половине одиннадцатого утра узнал, что убит Плеве. Взял извозчика и сейчас же поскакал к месту происшествия – к “Варшавской гостинице”. По Измайловскому проспекту шли и бежали туда же люди; меня обогнала карета Красного Креста. Ехать к вокзалу не пропускали; я слез с извозчика и вмешался в толпу, сплошь запруживавшую панели с обеих сторон. Везде сновала пешая и конная полиция. На середине мостовой против подъезда гостиницы валялись размётанные осколки кареты, изорванные в клочья подушки сиденья и окровавленная шапка; их ещё не убирали; на камнях алело несколько пятен крови. Огромный многоэтажный дом, где помещается гостиница, стоял без стёкол; в зданиях, что напротив и рядом, стёкла выбиты тоже».

(Заметим в скобках: место сие на углу Измайловского и Обводного – невезучее. За тридцать лет до убийства Плеве сгорела стоявшая здесь мельница, и следствие установило поджог с целью получения страховки. Тогда погибли в огне двое рабочих, а владелец мельницы, коммерции советник Овсянников, по приговору суда отправился в Сибирь. На месте сгоревшей постройки возвели большую и мрачную Варшавскую гостиницу. Ещё тридцать семь лет пройдёт после убийства Плеве, и в начале блокады, 2 октября 1941 года, в это здание угодит бомба, середина дома обрушится. Снова жертвы и кровь на камнях…)

(Отдельно отметим, тоже в скобках, ещё одно вскользь брошенное сообщение нашего информатора: «В публике волнения и возбуждённых толков не замечалось: более было любопытства». Убиты и ранены люди, и это у других людей вызывает не ужас, не ненависть, не сопереживание и не какие-нибудь титанические чувства, а чувствице заурядное, ближе к мелкому; им же движим, видимо, и сам наблюдатель.)

Любопытный Минцлов преодолел невольный страх и, порыскав в толпе, нашёл словоохотливого собеседника – очевидца происшедшего, коего распирало от желания поделиться увиденным и услышанным.

Из дневника Минцлова. Продолжение:

«Швейцар противоположного дома рассказал мне следующее. У подъезда гостиницы торчали двое каких-то господ, один из них высокий, полный, и разговаривали, видимо, поджидая кого-то. Только что поравнялась с ними карета, в которой ехал на вокзал Плеве – один из них кинул бомбу и грянул оглушительный удар. Карету разнесло вдребезги. Кучера откинуло на мост и его замертво унесли в больницу; лошадей искалечило. Министр остался на месте в страшно изуродованном виде, с сорванной нижней частью лица: на него было страшно смотреть. На тело накинули шинель.

Кидавшие бомбу были ранены: один упал, другой с окровавленной шеей стоял, держась за чугунный столб навеса подъезда, и шатался. Кроме них, говорят, пострадало до 16 человек прохожих и находившихся в соседних домах…» [56]

Число раненых бомбистов удвоилось в потрясённом сознании швейцара. На самом деле арестован был один – в крови, растерзанный и оглушённый взрывом. Потом установят его имя: Егор Созонов, бывший студент, из пермских староверов. Но беседовавший с ним у подъезда гостиницы господин действительно был, только вовремя успел исчезнуть. Высокий? Да, 183 сантиметра. Полный? Это, наверно, так показалось: господин одет был по-барски и вообще выглядел барином, а в глазах швейцара – что барин, то и полный.

С убийцей Плеве за считанные минуты до убийства мог беседовать один человек: Борис Викторович Савинков. Тот самый, что бежал из вологодской ссылки год и один день назад.

Из «Книги стихов» Бориса Савинкова, изданной посмертно в 1931 году:


Я шёл, шатался,
Огненный шар раскалялся…
Мостовая
Пылала
Белая пыль
Ослепляла
Чёрная тень
Колебалась.
В этот июльский день
Моя сила
Сломалась.
Я шёл, шатался
Огненный шар раскалялся…
И уже тяжкая подымалась
Радость.
Радость от века, —
Радость, что я убил человека.
 VII
Ничего особенного

Был мальчик – вот он, в коротких штанишках, широкополой шляпочке и матроске, милый ухоженный ребёнок. Это он такой в бытность его семьи в Варшаве, а родился он в Харькове, тоже городе интеллигентном, университетском. И семья интеллигентная, дворянская, хорошая. Савинковы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация