Вот интересно, как из таких милых мальчиков получаются революционеры, террористы, тираны и прочие злодеи? Всё-таки – кудряшки, белая матроска, короткие штанишки… А потом – кровавые ошмётки на мостовой…
И – «радость, что я убил человека».
Савинковы переехали в Варшаву, когда мальчику Боре ещё не было трёх лет. Русские в этом городе держались близко друг к другу и, конечно же, друг друга знали, особенно те, кто близок по общественному положению. Отец семейства Виктор Михайлович Савинков наверняка знавал профессора государственного права Александра Львовича Блока – ведь сам он был тоже правовед, военный юрист, и в молодости не чуждался учёных трудов: в 1869 году в Петербурге было отпечатано отдельной книгой его исследование «Краткий обзор исторического развития военно-уголовного законодательства». Коллегам было о чём поговорить. Впрочем, профессор Блок слыл чудаком и нелюдимом. Он получил кафедру в Варшавском университете года за три до того, как Савинков был переведён в Варшаву на должность товарища прокурора окружного военного суда. У Савинкова к тому времени было двое сыновей, Александр и Борис (младший Виктор и две дочери, Вера и Софья, появятся на свет уже в Варшаве). Единственный сын Блока жил с матерью в Петербурге. Тут таилась какая-то тёмная история, о которой сплетничали в варшавско-русском обществе. Этот сын, Саша, был ненамного младше Бори, а именно на год и десять месяцев. Если бы не разлад в семействе Блоков, Саша и Боря могли бы расти соседями, друзьями.
Дата рождения Бориса Викторовича Савинкова – 19 января 1879 года.
Борис Савинков и Александр Блок – птенцы одной стаи, их детство, формирование их личностей происходило в очень схожих условиях. Разве что концентрация учёности, художественности и писательства вокруг Блока была погуще, чем вокруг Савинкова. Впрочем, и Борису было от кого получать творческие флюиды. Его мать Софья Александровна, родная сестра известного художника-демократа (и, между прочим, генерал-майора императорской службы) Николая Ярошенко. Она писала пьесы, повести и рассказы (потом, в 1898–1901 годах, будут отдельными книгами напечатаны две её драмы и сборник рассказов; все – под псевдонимом С. А. Шевиль). Братья и сёстры Бориса тоже пописывали в прозе и в стихах. Да и он сам стихами будет не раз грешить – но об этом позже.
Борису было обеспечено хорошее образование и воспитание.
Сведений о его детстве очень мало – вернее, их почти нет. Ни сам он не вспоминает о сём благословенном времени в своих автобиографических творениях, ни его родственники, даже мать. Впоследствии, когда Борис прославится на весь мир как бомбист и бунтарь, Софья Александровна напишет о нём довольно-таки сентиментальные воспоминания, проникнутые сдержанным восхищением (мать есть мать), но речь в них пойдёт о Савинкове-студенте, арестанте, ссыльном, страдальце за народное благо. Весь рассказ о годах взросления любимого дитяти будет ограничен несколькими фразами.
Из воспоминаний Софьи Александровны Савинковой:
«…Мы жили, как все тогда жили в провинции: без особых забот, без особых общественных интересов, без запросов… так себе, изо дня в день, как живут чиновники. Муж мой служил по министерству юстиции на западной окраине и получал хорошее содержание. Это был человек интеллигентный, чрезвычайно чуткий к справедливому и широкому толкованию законов, не видевший никакой разницы между евреем, русским и поляком, между интеллигентом и рабочим, между богачом и бедняком».
(Собственно, речь тут больше о Савинкове-отце. В 1890-х годах он переместился с прокурорской должности в кресло мирового судьи. Жили Савинковы в центре Варшавы, на улице Пенкной, что значит «Прекрасная», у самого Уяздовского парка.)
«Пока наши дети учились и подрастали, повторяю, в нашей жизни – кроме обыденных забот о здоровье, благоудобствах и воспитании детей – ничего особенного не было»
[57].
«Ничего особенного». Росло дитя – как все растут. Мать-то его, конечно, очень любила, наверное, больше других детей. Видимо, плодом материнской любви станет тот своевольный эгоизм, который потом многие будут замечать в Борисе.
Начальное образование было получено в семье; далее – гимназия, Первая варшавская. Здание с традициями, с историей. На этом месте, говорят, стоял старый монастырь, где в заточении держали пленного царя Василия Шуйского. Тут можно было задуматься о ничтожестве мирской власти, о злых судьбах царей.
Друзья-однокашники. И снова ничего особенного. Среди приятелей-гимназистов разве что один выделялся каким-то светло-напряжённым выражением выпуклых миндалевидных глаз. Сын околоточного надзирателя Платона Каляева Иван, на польский манер – Янек. С ним Борис основательно подружился, хоть тот был классом старше, да и вообще не ровня. Родителей, впрочем, социальное неравенство не беспокоило: мальчик-то хороший, чистый, добрый, а что отец из мелких полицейских чинов – так родителей не выбирают.
…Дружба Савинкова с Каляевым продлится до смерти последнего. 2 февраля 1905 года от взрыва брошенной Янеком бомбы на куски разлетится тело великого князя Сергея Александровича, и сам Янек, мальчик со светлыми глазами, будет повешен 10 мая того же года в Шлиссельбургской крепости. Савинков, отправив друга на убийство и смерть, опишет потом его светлый (изрядно, однако, высветленный) образ в своих воспоминаниях.
Но мы опять забегаем вперёд – как-то хочется вперёд, ибо там всё бурлит и клокочет, а детство Савинкова скучно.
VIII
Между агнцем и львом
Закончилось оно, это детство, когда восемнадцатилетний Борис сдал гимназические экзамены на аттестат зрелости и отправился в Петербург определяться в императорский университет. Его старший брат Александр выбрал Горный институт. Борис предпочёл юриспруденцию. На юридический факультет Петербургского университета он поступил, когда там ещё помнили блестящего студента-экстерна из Самары Владимира Ульянова, оказавшегося потом политическим злоумышленником и отправленного по высочайшему повелению в ссылку в Сибирь, в Минусинский уезд. Всё это выяснилось как раз в первый год учёбы Бориса.
Как прошли первые месяцы (и даже целых два года) университетской жизни Бориса Савинкова – об этом мы ничего не знаем. Знаем точно только то, что ходил он своей молодцеватой походкой по бесконечному коридору Двенадцати коллегий и что в туманной коридорной дали видел его сухощавую фигуру первокурсник Александр Блок. Видел, но не заметил.
Впоследствии утвердилась версия, что Савинков сразу же по прибытии в Петербург вступил на путь революции. Что якобы сошёлся с социал-демократами (единомышленниками Ульянова); что за это был дважды арестован – первый раз на Рождество 1897 года в Варшаве во время каникул; второй раз – через полтора года в Петербурге за участие в студенческих беспорядках. Якобы после второго ареста исключён из университета. Но таковая версия основана на воспоминаниях – его собственных и его матери, а эти воспоминания – источник куда как ненадёжный.
