Из «Воспоминаний» Бориса Савинкова:
«Каляев бросился навстречу наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал ещё великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла – Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошёл. Карета остановилась у подъезда Большого театра.
Каляев прошёл в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:
– Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?..»
[92]
И снова так убедительно, и снова – «то, чего не было». Рассказ Савинкова об этом героическом непокушении (прямо памятник Каляеву ставить, как в Трептов-парке, со спасёнными детьми на руках) не подтверждается никакими надёжными источниками. Кто видел эту сцену? Никто (вечер, темно, вьюга). Заметьте: сам Савинков видеть не мог, он ожидал развязки в Александровском парке. Кто рассказал? Савинков же, со слов Каляева, когда последний гнил уже в безымянной могиле. Кто может поправить или опровергнуть рассказчика? Никто. Охрана и «те, кому следует» никакой попытки покушения 2 февраля не заметили.
Ну, может быть, плохо смотрели. Однако насколько вероятна описанная ситуация? Террорист с бомбой кидается наперерез великокняжеской карете, которая не шагом тащится, а спешит изо всех лошадиных сил. В распоряжении террориста – доли секунды, для того чтобы совершить бросок; промедли он – либо карета промчится мимо, либо его самого заметят и схватят. И вот он успевает, замахиваясь бомбой, заглянуть в окошко кареты, разглядеть в лицо пассажиров, да ещё опознать в них воспитанников Сергия – Марию и Дмитрия. И затем ещё успевает принять решение, и опускает занесённую руку, и отходит в сторону, в снежную мглу, никем не видимый.
Невозможно!
Зато как красиво выглядит! Какая шекспировская сцена в приключенческой обложке! И какими многоцветными гранями играет в савинковских «Воспоминаниях» явление следующее: Каляев и великая княгиня Елизавета Фёдоровна! встреча в тюремной камере убийцы и вдовы убитого! Она прощает его, но он не раскаивается ни в чём. И остаётся с гордо поднятой головой, со светлым взором подвижника и поэта перед лицом грядущей смерти.
То, что произошло на самом деле, выглядит вовсе не так лучезарно-паточно.
Из воспоминаний Александра Ивановича Спиридовича, в 1905 году – подполковника, начальника Киевского губернского жандармского управления (автор, хотя и не был очевидцем события, черпал информацию о нём из следственных источников):
«4 февраля великий князь Сергей Александрович, не желавший, несмотря на неоднократные просьбы приближённых к нему лиц менять часы и маршруты своих выездов, выехал в карете, как всегда, в 2 часа 30 минут из Николаевского в Кремле дворца по направлению к Никольским воротам. Карета не доехала шагов 65 до ворот, когда её встретил Каляев, получивший незадолго перед тем от Савинкова бомбу, которую изготовила Дора Бриллиант. Каляев был одет в поддёвку, был в барашковой шапке, высоких сапогах и нёс бомбу узелком в платке.
Дав карете приблизиться, Каляев с разбегу бросил в неё бомбу. Великий князь был разорван, кучер смертельно ранен, Каляев же ранен и арестован»
[93].
Из письма Каляева товарищам по партии, написанного в тюрьме:
«…Я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того, как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнажённое тело…»
[94]
…Тело великого князя соберут по кускам и похоронят в закрытом гробу. Янека повесят через три месяца. Своих сообщников он не выдаст, ни одного имени не назовёт. Участие Савинкова в убийстве какое-то время будет оставаться невыявленным…
В тот самый вечер 4 февраля, сразу же по получении достоверных сообщений о гибели великого князя, Савинков, никем не преследуемый, уехал в Петербург, а оттуда через две недели – в Женеву. В его кармане лежал безопасный паспорт британского подданного. Никто из его попутчиков не мог и помыслить, что этот худощавый спортивного вида молодой джентльмен с усиками, типичный англичанин, благовоспитанный выпускник Челтнэма или Регби, только что отправил на смерть троих человек, в том числе своего ближайшего друга.
V
Сеющий гибель
Он уезжал с твёрдым намерением вскоре вернуться в Россию и продолжить здесь свои смертоносные опыты. И в скором времени, месяца через три, действительно вернулся и продолжил. Но бомбометательное счастье отвернулось от него. Пик карьеры террориста, как оказалось, был пройден. Началось падение. Летом 1905 года – попытка организовать убийство генерал-губернатора Клейгельса в Киеве – и полная неудача. Подробности – в тех же «Воспоминаниях»: конечно, во всём виноваты слабые или неопытные соратники; сам Савинков – на высоте положения. Затем ещё одна попытка: на сей раз Савинков хочет подключиться к покушению на петербургского генерал-губернатора Трепова. Но тут совсем плохо: попадает в поле зрения полиции. Несколько попыток оторваться от слежки, шараханья из Нижнего Новгорода в Москву, из Москвы в Киев, из Киева в Жмеринку, из Жмеринки в Петербург. Всюду за ним следят. Наконец, через Финляндию он уезжает за границу, в гостеприимную Женеву.
Вообще провалы в деятельности Боевой организации следуют один за другим, приобретая характер системы. Очевидно, в неё внедрился вражеский агент. Начинаются поиски провокатора. Очень своевременно в Центральный комитет партии эсеров приходит странное письмо. Оно приходит через кого-то из рядовых партийцев, а источник его – в Департаменте полиции. В письме говорится о том, что в среде эсеров два секретных полицейских осведомителя: Николай Татаров и Евно Азеф. В предательство Азефа, конечно, поверить невозможно, это явная и злостная дезинформация, а вот Татаров… Начинаются проверки, выслеживание. Савинков принимает в них деятельное участие. Быстро убеждается в предательстве Татарова и настаивает в Центральном комитете на его убийстве, то есть «казни». Заметим, прямых и надёжных доказательств сотрудничества Татарова с Департаментом полиции нет, есть только установленные факты его, Татарова, лжи, неискренности, неразборчивости в средствах, но за это, кажется, не казнят? Одновременно – похожая история с Гапоном, бывшим отцом Георгием, сомнительным героем-вождём Кровавого воскресенья. Факт его провокаторства тоже надёжно не установлен. Но наш экспериментатор со смертью и тут готов согласиться: Гапона надо убить.
В апреле 1906 года смерть от рук товарищей по партии примут оба: Татаров будет застрелен на глазах родителей в Варшаве; Гапона удавят на даче в Озерках под Петербургом. Но Савинкову уже не до них: он в Москве, он с февраля месяца деятельно готовит покушение на нового московского генерал-губернатора адмирала Дубасова. С ним молодые сподвижники, новобранцы террора: братья Владимир и Борис Вноровские, Василий Шиллеров, Рашель Лурье, Мария Беневская – все как две капли воды похожие на героев «дела Плеве», и все такие же обречённые. Группу преследуют неудачи, создающие ощущение некоего дежавю, вплоть до взрыва заряжаемой бомбы в руках бомбиста (правда, на сей раз не в гостинице, а на квартире, и не с растерзанием тела на части, а с оторванием кисти руки у двадцатитрёхлетней Марии Беневской). Савинков уезжает в Петербург, боевики действуют без него; в результате 23 апреля Борис Вноровский кидает бомбу в коляску адмирала… Сам погибает, с собой утаскивает на тот свет генерал-губернаторского адъютанта графа Коновницына. Дубасов получает лишь неопасное ранение.
