10 октября 1912 года, когда было написано это стихотворение, Блок не мог знать, что ему предстоит прожить ещё девять лет, пройти ещё один круг бытия, узреть неслыханные перемены и невиданные мятежи. И творчество его завершится не апофеозом ледяной безнадёжности, а новым всплеском снежного пламени, в котором, как отпечаток света на фотобумаге, проявится лик Христа.
VII
Глухие годы
Жизнь, в которой, казалось, всё перегорело, шла своим чередом. В 1911 году, почти одновременно с первым томом «Собрания стихотворений», вышел четвёртый сборник стихов «Ночные часы». Летом того же года совершена была, на сей раз в одиночку, заграничная поездка (Германия, Франция, Бельгия и Голландия), в поэтическом творчестве почти не отразившаяся. В следующем году возникает новый театральный проект – сценарий балета или оперы на сюжет из французского средневековья, о трубадуре и его возлюбленной. Инициатором проекта выступил молодой чиновник Дирекции императорских театров, камер-юнкер и богач Михаил Иванович Терещенко (в будущем он станет министром Временного правительства, будет арестован в Зимнем дворце в ночь с 25 на 26 октября 1917 года, отсидит в каземате Петропавловки, уедет за границу, где благополучно доживёт до 1956 года).
Из театральных начинаний опять ничего не вышло, но приятельские отношения с миллионером-меценатом, основателем издательства «Сирин», сохранились, а планы сценария выросли в объёмную драму «Роза и крест». Драма была закончена в январе 1913 года и в том же году напечатана в альманахе «Сирина». Станиславский взял её в Художественный театр, были репетиции, но до сценического воплощения дело так и не дошло. Действие драмы разворачивается в далёком и непонятном XIII веке в далёкой и непонятной средневековой Франции, во время Альбигойской войны. Две линии сюжета – жертвенная любовь рыцаря-неудачника Бертрана к графине Изоре и таинственное звучание в душе Изоры песни трубадура Гаэтана – сходятся в финальном аккорде: Бертран погибает, стоя на страже любовного свидания своей прекрасной дамы и пустого красавчика Алискана. Пьеса весьма поэтична, оживлена характерами персонажей, но ей не хватает правды действия, сценической жёсткости; в ней слишком много от литературы и мало от театра.
Театр не был стихией Блока, хотя Блок с юности страстно увлекался им, так же как и Любовь Дмитриевна. Супруга Блока уже давно сделалась профессиональной (хотя и не очень успешной) актрисой, работала в труппе Мейерхольда, жила богемной жизнью. В 1912–1913 годах в их взаимоотношениях наступает новая тёмная полоса, вновь измены, дело едва не доходит до разрыва. Обстоятельства эти косвенно отразились в драме «Роза и крест», а также в стихах, включённых Блоком впоследствии в раздел «Возмездие» третьего тома «Стихотворений»:
Дева Света! Где ты, донна
Анна? Анна! Анна! – Тишина.
В литературной жизни тридцатитрёхлетний Блок теперь занимал прочное, но несколько унылое положение: бесспорный мэтр, живое ещё (пока) олицетворение умершего символизма.
Круг символистов окончательно распался; сама идеология этого ещё недавно могучего литературно-художественного течения сделалась анахронизмом. Новые ветры носятся в воздухе. На смену платоническим созерцаниям и мистическим прозрениям символистов приходят нарочито заземлённые, профессионально-литературные установки «Цеха поэтов» и неостановимое до скандальности новаторство «Гилеи». Агрессивно наступают новые «измы»: акмеизм, футуризм. Блок с интересом смотрит на эту публику, во многих стихах и стихотворцах находит талант. Но они – чужие. Отзывы Блока о них обычно доброжелательны, иногда критичны, всегда отчуждённы.
Об Ахматовой: «Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо писать как бы перед богом». О футуристах-гилейцах: «Подозреваю, что значителен Хлебников. Е. Гуро достойна внимания. У Бурлюка есть кулак. Это – более земное и живое, чем акмеизм». О Есенине: «Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык». О новомодном «эгофутуристе» Игоре Северянине: «Я теперь понял Северянина. Это – капитан Лебядкин».
Им с ними не по пути. И ни с кем. Он сам по себе. Он один.
Летом 1913 года – снова заграница: Париж – Гетари – Биарриц – Париж; теперь вместе с Любой. Взаимоотношения не очень радостные, перспективы их развития – тоже.
Из записных книжек Блока. 1913 год.
16 июля: «Вечером – горькие мысли о будущем и 1001-й безмолвный разговор о том, чтобы разойтись».
17 июля: «Утром – разговор до слёз. Потом весь день дружны».
22 июля: «Со вчерашнего дня нашла опять тоска».
4 августа: «…Как будто жизнь кончается. Какая безысходность на рассвете!»
[97]
После завершения «Розы и креста» в творчестве (и в жизни?) Блока наступила пауза – как будто ожидание чего-то нового. «Какая-то дремота перед взрывом», говоря словами поэта Михаила Кузмина.
Взрыв не замедлил свершиться. Его отголоски звучат в стихах, по интонации напоминающих восклицания выздоравливающего тифозного больного:
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!
Это стихотворение, которое Блок впоследствии поставит в начале книги-цикла «Ямбы», датировано февралём 1914 года. В это время в его судьбе вовсю разгорается новый пожар, новая (и, по-видимому, последняя) любовь. И зовут её – Любовь. Любовь Александровна Андреева-Дельмас, меццо-сопрано новооткрытого театра «Музыкальная драма». Осенью 1913 года Блок увидел и услышал её в роли Кармен. Знакомство состоялось позже, в марте 1914 года. Но творческий подъём заметен уже в ноябре – декабре, стихи идут потоком; многие из них будут включены в сборник «Арфы и скрипки». В январе – феврале завершён цикл «Чёрная кровь», начата поэма «Соловьиный сад», написана часть цикла «Жизнь моего приятеля» и ещё десятки стихотворений. Именно он, этот подъём духа, сотворил любовь, а не наоборот, как обычно думают. Да и была ли это любовь или снова – потребность в персонифицированном объекте поэтического действия?
28 июля 1914 года в записной книжке Блок подытожил: «Жизнь моя есть ряд спутанных до чрезвычайности личных отношений, жизнь моя есть ряд крушений и многих надежд». История взаимоотношений с Андреевой-Дельмас – тоже источник великих надежд, но закончилась она крушением. Иначе и быть не могло. Блок видел в своих возлюбленных то, что дано было видеть только ему. Кем были они с позиций житейской опытности и здравого смысла? Любовь Дмитриевна Менделеева – балованная барышня, весьма эгоистичная, с большими неутолёнными амбициями, жаждущая вполне обыкновенной, земной и даже плотской любви. Но для Блока она вначале – Царевна, Прекрасная Дама, просиявшая золотой лазурью; позднее, в записных книжках, – Любушка, Буся, милая, маленькая (последнее особенно забавно, ибо телосложением она отличалась весьма крупным). Наталья Николаевна Волохова – та, которая «смеётся дивным смехом, змеится в чаше золотой», которую Блок видит в венце – посредственная актриса, любительница богемных романов. Любовь Александровна Андреева (фамилия по мужу; Дельмас – сценический псевдоним) тоже не отличалась особенными талантами, была вовсе не роковой красавицей, а довольно-таки обыкновенной женщиной, обладательницей приятного голоса и весьма умеренных сценических данных. Но в марте – апреле – мае 1914 года Блок увлечён ею всецело, и в жизни, и в стихах. Он мечтает и боится познакомиться с ней, он бродит под окнами её дома, ищет случайных встреч, пишет влюблённые письма. Для него она – Кармен, её плечи – таинственны и бессмертны, её стан – певучий, глядя на него, поэт видит творческие сны.
